Перцеву осталось не так много работы: выбежать на зады гаражей, рвануть что есть силы к железнодорожной насыпи и забраться на нее. Внизу, с другой стороны железнодорожных путей его ждала серая «десятка», за рулем водила, который хорошо изучил все окрестные дороги. Второй сообщник прикрывал отход из автомата. Когда Девяткин бросился в погоню, едва сам не нарвался на пулю. И вынужден был отступить, дождаться Лебедева и конвойных, прибежавших на выстрелы, и только потом организовал нечто вроде погони. Только гнаться было уже не за кем. Бандиты выиграли столько времени, сколько им требовалось, даже больше.

Позднее, когда из Москвы прибыли следственная бригада, криминалисты и судебный медик, автомат со спиленными номерами нашли в зарослях чертополоха под насыпью. Машину, находившуюся в угоне вторую неделю, обнаружили ближе к вечеру: ее сожгли в лесопосадках, в пятидесяти километрах от Москвы по Киевскому шоссе. Там Перцев и сообщники сменили транспорт и растворились за пеленой дождя, в первых сумерках ненастного вечера. Все продумано и, главное, выполнено на высоком уровне.

– Я готов понести ответственность, всю полноту ответственности, – выдавил из себя Девяткин: он знал, что начальник ждет именно этих покаянных слов. – Готов написать рапорт.

– С этим как раз успеется, – не дал договорить Богатырев. – Накажем. Если надо, и рапорт положишь на стол. Но для начала надо отдать долги. Найдешь Перцева. Это теперь твое основное задание. Пока передашь свои дела Пастухову. Но это не все.

Полковник нажал кнопку селекторной связи и приказал секретарю пустить в кабинет «ту женщину». Миловидная молоденькая блондинка, невысокая, но с очень ладной фигурой, плотно прикрыв дверь, прошла по ковровой дорожке к столу. Женщина выглядела бы на все сто, если бы не заплаканное бледное лицо, глубоко запавшие глаза, под которыми образовались круги; на ней было длинное, ниже колен, темное платье с такими же темными шифоновыми рукавами.

Богатырев уже оказался на ногах, завладев женской ручкой, стал мять ее ладошку в своих лапах, называя молодую особу по имени-отчеству: Елена Петровна. Девяткин подумал, что наряд более чем странный, особенно в такую жару, но быстро сообразил, что перед ним вдова покойного прокурора. Чувствуя неловкость момента, он поднялся со стула, не зная, что делать с руками, спрятал их за спиной. Богатырев, усадив женщину на стул, сам уселся рядом, за столом для посетителей. Полковник знал много слов утешения и сейчас использовал свой богатый запас весь, без остатка.

Сказал, что знал Ефимова лично, потеря эта невосполнима, но надо жить дальше и смотреть в будущее. На руках у Елены Петровны остался ребенок, он должен расти, учиться и гордиться отцом, потому что покойный прокурор – настоящий стопроцентный отец-герой в полном смысле этого слова. Возможно, в последние мгновения жизни он вспомнил о жене и сыне. И еще, погибая, он думал не о том, как шкуру спасти, думал о продавщицах, которых закрыл собой от бандитской пули. А ведь у них тоже дети… И так далее и тому подобное.

Ефимова промокала платочком слезы и тихо всхлипывала. Девяткин не понимал, почему Богатырев не отпустил его на все четыре, оставил здесь выслушивать эту слезоточивую чепуху. Никаких продавщиц прокурор своей грудью не закрывал, потому что убийца плевать хотел на этих продавщиц, они ему до лампочки. И ни о чем таком Ефимов не думал. И убийца не оставил времени на раздумья. Интервал между выстрелами в опера и прокурора – меньше секунды.

Выступление Богатырева звучало пафосно, но, в общем и целом, убедительно. Слова простые, а пробирали до самого сердца. Растрогался даже Девяткин. А уж женщина, которая позавчера похоронила мужа, и сейчас была без ума от горя, готова поверить в любую сказку. Богатырев распинался еще минут десять, а Девяткин с умным видом кивал головой.

Исчерпав запас домашних заготовок, полковник перешел к делам практическим. Да, он знает, что город выделил вдове и ее сыну новую квартиру и материальную помощь. Но ограничиться только этим мы не имеем права. Уже сейчас совместно с прокуратурой в МУРе создана оперативная группа под руководством майора Юрия Ивановича Девяткина, чья репутация не ставится под сомнения, приказ подписан. Богатырев показал пальцем на стол, где пылились новое издание УПК в бордовом переплете с золотым тиснением и старая газета с разгаданным кроссвордом.

Преступник и его пособники будут найдены, предстанут перед судом и ответят по всей строгости закона. Это не просто слово милиционера, крепкое, как гранит, это долг чести. Богатырев зло зыркнул на Девяткина: мол, и ты чего-нибудь вякни, а то сидишь как пень. Вдова еще решит, что ей подсовывают какой-то отброс, глухонемого следователя. Самого никудышного.

– Это наш долг чести, – откашлявшись, повторил за начальником Девяткин. – Мы сделаем все, что в наших силах. В лепешку разобьемся.

Елена Петровна поплакала еще минут пять. Скорбно поджала губы и ушла.

– А ты думал, я один стану отдуваться? – Богатырев перевел дух. – Тебя сюда вызвали, чтобы ты не мне, чтобы ты ей в глаза посмотрел. Теперь дело за малым: надо выполнить обещание.

* * *

Как обычно в жару хозяин юридической фирмы «Саморуков и компаньоны» был не слишком приветлив. Развалившись в кресле, Полозов пускал в потолок кольца табачного дыма, рассеянно кивал, слушая подчиненного. Накануне он прочитал план мероприятий, предложенных Радченко, и что-то решил для себя. И теперь с этого решения его не сдвинуть. Он наконец обрел дар речи.

– Вот что, Димыч, эта история с певицей мне нравится все меньше и меньше… – Полозов, в душе натура артистическая, сделал вид, что крепко задумался, даже свел брови. – От нее за версту попахивает знаешь чем? Знаешь? Но, тут не вокзальный пивняк, чтобы мы употребляли низкую лексику. Раз уж мы взялись за это благородное дело, раз уж решились помочь женщине, то обратного хода нет. Должны помочь. В лепешку разобьемся, костьми ляжем, но вытащим бабу. И точка. И абзац.

В переводе на русский язык эта патетическая тирада означала только одно: Дунаева заплатила вперед, и заплатила ровно столько, что Юрий Семенович готов на все, хоть лопатой дерьмо кидать, только бы не возвращать деньги обратно. Впрочем, самому грязной работой все равно заниматься не придется. Для этого существуют люди вроде Радченко.

– Твои соображения, Димыч, я изучил. Логика есть. Но наша контора не занимается мероприятиями с душком. Репутация дороже денег и все такое. Мы не можем подставляться даже из-за этой прекрасной женщины. Кстати, ты ее как? Ни-ни? Даже близко не подпустила, да? Ну, у тебя еще все впереди. Когда дело закроем, поверь мне на слово, эта цыпочка повиснет на твоей шее. И не оторвешь. Да, старик, завидую. Черт побери, где мои семнадцать лет? Ты получаешь женщину, о которой мечтает каждый мужик, у которого в штанах не кулек с тряпьем, а то самое, что должно быть в штанах. И плюс к этому шикарную премию. Господи! Мне бы хоть раз так повезло.

Человек, проработавший с Полозовым хотя бы год, успевает изучить язык его иносказаний. Итак, Юрий Семенович окончательно уверовал, что у дела перспектив с гулькин нос. Дневник покойного брата певицы не найти. Если он и существовал, менты нашли его и спалили записи в корзине для бумаг. Отправителя анонимных фотографий разыскать и того сложнее. Впрочем, если Радченко сумеет пробить лбом стену, а лоб у него сделан не из мягких пород дерева, значит, призрачный шанс замаячит. Пусть попробует. Но фирмы «Саморуков и компаньоны» вся эта бурная деятельность не должна и краем касаться. С сегодняшнего дня Димыч получит полный расчет и трудовую книжку, где записано, что он уволен по собственному желанию.