Биркина под свой контроль! — убивала она своими неожиданными организаторскими способностями.

Болеть в таких условиях было и паршиво, и приятно. Все еще мутило, но от обилия красоты перед глазами на душе поселилось непривычное спокойствие. Попавшая в свою стихию Лера больше не таяла и не замирала рядом. А у меня напрочь вылетели из головы все мысли о серьезном разговоре.

Вместо разговоров я смотрел, слушал и удивлялся. Даже врач с острова оказался менее компетентным, чем моя умница-жена. И уж точно уступал ей в красоте.

Порой я ловил себя на совершенно мазохистской мысли, что медовый месяц получается гораздо лучше, чем я опасался.

Однако следующий день не принес нам облегчения. Я уже мог ходить и только-только перестал чувствовать себя инвалидом. Но будто одной поездки на паруснике нам было мало, к обеду на острова налетел тропический шторм.

* * *

Лера

После разговора с Наташей и ее безумной догадки, свадебного путешествия я и ждала, и одновременно боялась.

Больше всего хотелось прогнать слишком смелые мысли из головы и подготовиться умирать каждый раз, когда Никита будет меня касаться или о чем-то спрашивать.

За все наши встречи я, кажется, уже привыкла так умирать.

Но одно малюсенькое сомнение, вернее надежда, заставляло то безумно улыбаться... неожиданно, на пустом месте, то вместо закрытых платьев и легких брючных костюмов класть в чемодан легкомысленные сарафаны.

С этой надеждой я добралась до островов. С ней же заселилась в уютный домик на воде. А потом случилось путешествие на парусной яхте.

Для меня оно стало настоящим удовольствием. Океан, соленые брызги в лицо, огромный белый парус — совсем как в сказке.

Но вот на Никиту после этой поездки даже смотреть было больно. Бледный, слабый, он казался полной противоположностью того всесильного мужчины, от которого акционеров моего банка накрывала паника.

Уверена, нынешнего Никиту, с полотенцем на лбу и красными глазами, даже Биркин не смог бы узнать. Впрочем, я тоже его не узнавала.

А еще не узнавала себя.

Вместо влюбленной дуры включился врач. И вместо того, чтобы впадать в ступор от любого взгляда серо-голубых глаз, мне пришлось заняться лечением своего несчастного мужа.

Наверное, даже глупо было сравнивать, но делать ему холодные компрессы и поить было примерно так же приятно, как и целовать.

Настрадавшийся из-за морской болезни, Никита оказался в полном моем распоряжении. Не смотрел больше как на неразумного ребенка. Не рвался решать за меня проблемы.

Он был таким земным, таким простым и... своим. Поэтому, когда на следующий день Никита проснулся полностью здоровым, мне стало немного жаль.

Хоть проси о новой поездке на паруснике и продолжении нашей маленькой ролевой игры. Но планы природы оказались гораздо коварнее.

* * *

Что с погодой что-то не так, я поняла еще до первых капель. Небо очень быстро потемнело, а резкий порыв ветра распахнул настежь все окна и двери.

По-хорошему, стоило закрыть их, пока нас не залило. Но в самый последний момент я краем глаза заметила вазу с цветами. Она сиротливо стояла на нашем личном маленьком причале. Пошатывалась от ветра и размахивала белыми бутонами, будто просила спасти.

Если бы я только могла представить, что случится дальше, закрыла бы глаза и отвернулась. Но дара предвидения у меня не было. Не задумываясь, я бросилась из домика на причал.

Какая это ошибка, стало ясно уже спустя пять или шесть секунд.

За них я успела добежать до вазы. Схватила двумя руками белоснежный букет. А потом порыв ветра и огромная холодная волна сбили меня с ног прямо в воду.

На то, чтобы вдохнуть побольше воздуха или хотя бы крикнуть «На помощь!», не хватило ни времени, ни скорости реакции. Так, в чем была, я и ушла на глубину.

Полы сарафана мгновенно сковали ноги, мешая плыть. Затылок встретился с дощатым настилом.

Где-то под причалом из моих рук уплыли цветы.

Где-то под домиком, как раз за стеклом, началась паника.

Как рыбка, выпучив глаза, я билась о стекло. Кричала, выпуская воздух. Глотала воду.

Я ничего не понимала и не могла никуда плыть. Красивый домик мгновенно превратился в клетку. Без стен, но с прочным потолком.

Вода, которая до этого радовала своим бирюзовым цветом, стала мутной и грязной. В лицо ударил комок водорослей. Сил даже для паники не осталось.

А после в доме надо мной неожиданно погас свет и в легких закончился кислород.

* * *

Не знаю, как у других выглядит «тот свет», но мой был потрясающим. Меня нежно гладили по голове, прикасались губами, и самый любимый на свете мужчина ласково звал по имени.

«Лера! Лера! Лера, ну, пожалуйста...»

Безумно хотелось отозваться, сказать «Никита» и попросить снова поцеловать. Ну что ему, жалко?

Однако рот почему-то не слушался. Из него с кашлем рвалась вода... литры соленого раствора, похожего по вкусу на тот, которым я вчера сама поила мужа. И перед глазами все расплывалось.

«Лера, давай же! Ты сможешь!»

Любимый голос словно вел меня. Он будто что-то требовал. Я не могла понять, что именно. Не могла спросить.

Каждая попытка произнести хоть что-то обрывалась из-за толчков горячих ладоней. Под какой-то непонятный счет они сдавливали грудную клетку. Наперекор моему желанию мешали уплыть на любимый голос. И вместе с водой из горла по щекам лились слезы.

«Дыши, девочка! Умоляю тебя! Лера!»

С новым прикосновением губ к губам легкие насильно заполнились чужим воздухом, и все красивые райские картинки в голове померкли.

Я в одно мгновение вспомнила стеклянный пол, сквозь который смотрела на комнату и молилась о помощи. Вспомнила, как кто-то дернул меня в темноте. Как чьи-то руки потянули сквозь стену воды в сторону и подняли на причал.

— Слава Богу!

В моей голове больше не звучало никаких голосов. Радужные ворота в рай тоже закрылись. Вместо них рядом вздыхал и тихо ругался Никита.

По его лицу