15 июня 1701 г., около 7 часов пополудни, прибыли в Новую Двинку. Но немало они были удивлены, когда увидели, что их тут же приветствовали несколькими выстрелами из пушек, чего они никак не ожидали. Это заставило их бросить один свой гальот и барку и удалиться на шлюпке к другому гальоту, который сел было на мель и теперь опять вышел на воду. После этого они возвратились на свои корабли, стоявшие у устья реки, и отправились от Новой Двинки уже в полночь, потому что в это время года светло так, как бы был ясный день. Исполненные досады, они разразились своим гневом на маяке, который подожгли, равно как и два селения: Кую, в семи часах от города, на том же берегу, и Полишинскую, лежащую на другом берегу Белого моря. Они плавали еще несколько дней в этой местности и потом удалились наконец восвояси. Русские, обрадованные их отъездом, бросились на вино, в изобилии оставленное шведами, и, желая ознаменовать свою победу, сделали несколько неосторожных выстрелов, попавших в бочку с порохом, который и взорвал большую часть корабля, причем четверо русских было убито, а двадцать ранено. Шведы при этой поездке их потеряли, как полагают, только одного человека, которого тело, упавшее в воду, досталось в руки русских.

4-го числа того же месяца некоторые из наших кораблей пристали к городу после того, как их вновь осмотрели, не находилось ли на них запрещенных товаров. Английский корабль, упомянутый нами выше и остававшийся у устья реки, за неимением лоцмана, хотел также в это время подойти к городу, но имел несчастье сесть на мель. На другой день поднялся ветер такой сильный, что нельзя было подойти к этому кораблю, чтобы снять с него товары; ветер все усиливался более и более, и 6-го числа пополудни корабль дал течь так неожиданно, что в полчаса на нем было уже более семи футов воды. Люди принуждены были спасаться со своими пожитками посредством нескольких канатов и одной барки; но груза, состоявшего исключительно почти из табаку, перевезти было уже невозможно. Это был один из лучших кораблей, когда-либо виденных в этих местах. Он поднимал триста ластов[3] и имел сорок пушек, из которых тогда было на нем только восемнадцать и тридцать человек моряков. От этого несчастия в короткое время он так погрузился в воду, что волны пошли через него. Он назывался «Решимость» и состоял под начальством капитана Брайнса. Таково было злополучие, постигшее этот великолепный корабль. Но не меньшее постигло бы и гамбургский корабль, который в последний день августа сел было на мель, если бы не сняли вовремя груз, отчего и тронулся он. В противном случае крушение произошло бы на глазах наших, так как место, где он сел, было еще опаснее, чем то, где погиб английский корабль. Наконец, избежавши всех этих опасностей, мы счастливо вошли в пристань.

Глава II. Описание самоедов, или самоютов. Их нравы, жилища и образ жизни

II-го того же месяца (сентября) я отправился с одним другом моим по реке в его сельский дом, который был в двух или трех часах от города. Прежде, нежели прибыли туда, вышли мы на берег, чтобы в лесу посмотреть на один народ, который называют самоедами, что значит на русском языке людоеды, или люди, которые едят сами себя. Почти все они дики и обитают в этой стороне в большом числе вдоль моря до самой Сибири и даже в оной, как уверяют другие. Люди эти, от семи до восьми мужчин и столько же женщин, помещались в пяти отдельных палатках, у которых было от шести до семи собак, привязанных к особым колышкам и поднявших большой лай при нашем приближении. Мы застали этих людей за работой, т. е. за деланием весел, сосудов для выкачивания воды из лодок, маленьких скамеек, или стульцев, и подобных поделок из дерева, которые они обыкновенно приносят для продажи в город и на корабли. Нужное им дерево получают они, сколько им надобно, в лесах, работая как мужчины, так равно и женщины. Что касается роста, они... невелики, особенно женщины, имеющие премалые ноги. Цвет кожи у них смугло-желтый, на вид некрасивы, с продолговатыми глазами и выдающимися скулами (дутыми щеками). У них свой язык, но употребляют и русский. Одежда мужчин и женщин одинакова, изготовляемая из оленьих шкур. Верхнее платье простирается от шеи до колен, и сшито оно шерстью наружу, у женщин разных цветов, которые украшают они кусочками сукна, красными и синими, другие употребляют к тому также кусочки прочих обыкновенных материй. Волосы их, совершенно черные, спускаются с головы, как у дикарей, и по временам они подстригают их клоками. Женщины заплетают часть своих волос и привязывают к плетенкам небольшие круглые медные кусочки с перевязками из красного сукна для придания себе красы. Они также носят пестрые шапки, белые внутри и черные снаружи. Между женщинами есть такие, у которых волосы так же спускаются с головы, как у мужчин, почему трудно бывает и отличить их друг от друга, тем более что мужчины редко имеют бороду, а только несколько волос на верхней губе, но большая часть — ничего, что происходит, может быть, от их дурной пищи. Все они носят нижнее платье, вроде поддевки, и штаны из того же вещества, а на ногах сапоги, почти всегда белые, отличающиеся у женщин опять только черными перевязками. Употребляемые ими нитки делаются из жил животных. Вместо носовых платков они употребляют березовые стружки, чрезвычайно курчавые, которых у них всегда довольно в запасе, чтобы утираться ими, когда они потеют или едят. Палатки их делаются из лык или коры, сшитой длинными полосами, которые спускаются до земли и препятствуют таким образом входу в оные ветра. Палатки эти вверху открыты для выпуску дыма и здесь вверху черные, а в остальных частях везде рыжеватые, и поддерживаются они жердями, которые высовываются в сказанное верхнее отверстие. Вход в палатку около четырех футов[4] вышиной прикрыт большим куском той же коры, который они приподнимают, когда входят в палатку или выходят из нее. Посредине палатки разводят огонь. Они питаются трупами быков, овец, лошадей и других животных, которых подбирают на больших дорогах или которых дарят им, также кишками и другими внутренностями этих животных. Все это они варят и едят без хлеба и без соли. Бывши у них, я видел большой котел (чугун) на огне с этими съедобными прелестями, которые кипели, и никто не считал