Она вышла из вагона в безумной юбке инди, чёрном драповом пальто, улыбаясь, поправляя всё сразу: косички, сумку и шарф. Она взяла меня под руку, и мы молча пошли к выходу. Её большие голубые глаза сегодня много плакали, зрачки к вечеру сузились. Я погладил её руку, холодная. Тогда, когда мы встретились впервые, она сказала — я никого не заставляю быть рядом, каждый сам выбирает свой путь, исходя из желаний. Мы можем опуститься на самое дно, и мне это ничего не будет стоить, а тебе? При этом, она опять улыбалась, закатывала глазки и вертела бокал со швепсом в руке. «Я хочу опуститься на самое дно. С тобой». С того дня мы не расставались. Про наши тёплые отношения мало кто знал, примерно столько же людей, сколько знали, что она Алиса по документам.

Мы сели на кушетку на кухне, Алиса вытащила из сумки косячок, нежно провела по краю самокрутки языком, безразлично достала зажигалку, а я пропал в родившемся дыму.

— Кай ушёл.

— …

— Сказал, что теряет голову со мной, что ему страшно, — слёзы капали из её глаз без всяких эмоций.

— …

— Я просто не знаю, зачем я живу.

— …

— Как это пережить? Я не могу, я не знаю, что делать…

— …

— Он плакал, плакал и говорил всё это, что я разрушаю его мозги, что он боится наркотиков, что боится меня, всего.

— …

Она встала с кушетки, открыла окно, сделала затяжку и выбросила в окно прогоревшую дурь. Алиса подошла ко мне, опустилась на колени, обняла меня и заплакала, она кричала, больно щипала мою спину, сжимала мне кисти, периодами просто орала. Ей было по-настоящему больно. Я предложил ей лечь спать.

Полночи она стонала, вертелась, как волчок, просыпалась и снова плакала, засыпала, в пятом часу, когда рассвет уже настал, она вскочила с постели:

— Мне надо идти.

— Куда?

— Не знаю, я поеду к Каю, не могу сидеть без дела, я верну его.

— Не надо, не надо, сделаешь только хуже, не трогай его сейчас.

— Хорошо, тогда я поеду домой.

— Нет, останься, отдохни, сегодня выходной, давай, оставайся.

— Нет, всё, хватит.

В этот момент я испугался. Я боялся потерять её, боялся, что в таких чувствах она может плюнуть на всё, в том числе и на меня. А я бы этого не вынес. Но удерживать её было бесполезно. Только что эта хрупкая тёплая девочка лежала в моей постели, я надеялся, что все выходные буду её успокаивать, чем только смогу, а теперь она уходит. Я лежу в кровати, у меня эрекция, уговорить её остаться я не могу и чувствую себя просто глупо и нелепо, как немощный старикашка.

— Пойдём покурим?

Она без разговоров встаёт, заматывается в какую-то накидку, возможно, даже, принадлежащую ей и забытую здесь когда-то, шарит под кроватью рукой, находит там серые тапки и выдвигается на балкон.

— Вот дерьмо, — слышу я.

— Что случилось? — Я догоняю её, смотрю на улицу. Идёт снег.

Какое есть лекарство от любви? Разве что логика. В случае с Алисой, вылечиться можно только собственной смертью, но даже в бреду, даже в лихорадке, перед тем, как покинуть этот мир навсегда, на губах умирающего будет её имя. Алиса.

Холод, дикий холод, он-то меня и спас. Алиса осталась, позволила приготовить ей кофе; кушать, правда, отказалась. Если бы у меня не было наркоты, она, естественно, не осталась вовсе. Я привык к этому, она не скрывала: не будь наркотиков, не было бы нас. Честность — ценность, хотя о каких ценностях можно говорить с такой, как Алиса.

Сколько в тебе противоречий, подруга? Говорю как настоящий идиот, поначалу мы спали под разными одеялами, не обнимались, никакой тактильности. Сейчас я могу позволить себе многое. Она знает, когда я хочу её, знает, когда хочу поцеловать, когда хочу потрогать её, всё это так тонко для парнишки вроде меня. Но, признаюсь вам, я никогда её не трахал, хотя был бы не против, но только потому, что хочется увидеть её до самого конца, настоящую, когда она будет корчиться от удовольствия, кричать, что хочет ещё, царапать меня, я уверен, она делает именно так. Но я всегда представляю её с другими, не представляя вместе со мной. Это такое удовольствие, когда от любви больно, я уже говорил, как приятно ждать её и ждать, дольше, ещё дольше, а потом увидеть и ощутить всю полноту счастья.

Её родители обзавелись Алисой, когда им было больше тридцати лет, поздний и желанный ребёнок. Но в какой-то момент всё стало рушиться. И семья их пришла в то состояние, в котором находится по сей день. Мать держится за отца, потому что так принято, отец ненавидит Алису, потому что она ненавидит обоих родителей сразу. Несмотря на это, в комнате моей маленькой Лии всегда уютно и чисто, у неё куча каких-то странных вещей, некоторые из них ей оставляли друзья, приходившие в гости или коротавшие в её норке время перед переездом. Когда-то я очень любил туда приходить. Были моменты, когда в комнате пребывали я, Шалу и Лия. Это было что-то особенное. Мы говорили на разные темы, Шалу всегда рассказывала много историй. Как вот такая. После долгого отсутствия в родительском даже не доме, а городе, Шалу, стоя на вокзале, ловила лицом ветер и дождь, оба такие холодные, когда капли аж колют кожу, набрала номер Кирилла, который забрал её на машине, предложил, как следует покурить гашиша перед визитом к папе и маме. Отец Шалу всю жизнь проработал психотерапевтом. Наркоманов он называл одноклеточными. При встрече с Шалу полчаса спустя (после того, как она уже приняла лекарство с Кириллом), когда его чадо находилось на пороге, он сказал: «Да, похудела, дочка, лицо осунулось, а глаза… пустые-пустые»…

Можно представить весь ужас, охвативший её, ужас осознания, что ты полное ничтожество, что ты настоящее дерьмо, приехать домой после долгого отсутствия в таком состоянии! Осознать, что ты и есть — одноклеточное. И при этом сдерживать себя, чтобы не просто не засмеяться, а не заржать.

И снова комната — цветные очки, ароматические палочки, трубки для курения гашиша, переливающиеся камни, маленькие забавные копилки, подушечки для иголок, покрывала, статуэтки, много книг, разбросанные фотки, компьютер, заставленный множеством кружек с недопитым фруктовым чаем и имбирём, магнитола, а рядом стопка разбросанных коробок и пакетиков от дисков, сами диски. Прокуренные шторы и лак для ногтей и много-много всего другого, из чего была сделана эта комната, эта Алиса. Теперь она бывала там редкими набегами — искупаться и переодеться. И всё идеально. Как будто идеально чисто. Может, пришло время рассказать немного о себе? Или вам неинтересно? Что вам важно обо мне? Понимая, как я люблю Алису, можно ничего не говорить больше. Это главная моя характеристика. Я рад любить её. Когда-то у меня были шашни с Килой, но теперь всё прошло. Она по-прежнему питала ко мне что-то там. Но что-то там она питала почти ко всем мужчинам, которые хоть как-то когда-то входили в её жизнь. Слишком много «то», сплошная неопределённость, жизнь в прошлом и думки о будущем, Кила пропускала настоящее слишком стихийно.