Учёба и работа в мастерской заменила Шарлю игрушки и друзей, став сублимацией нормального детства. Обучение было ему в радость, он тянулся к новым знаниям, был усидчив, слушал внимательно и старательно пытался повторить любое действие отца.

В 1659 году, когда о Фронде все уже позабыли, а совершеннолетний Людовик XIV более или менее научился править собственной рукой, неожиданно умер Рене Фурни. Работая над крупным заказом для какого-то богатея, он неудачно срезал рубанком длинную стружку с нижней поверхности реставрируемого дивана и загнал себе под кожу деревянную иглу длиной порядка трёх парижских дюймов.[26]Кровь хлестала из пробитой артерии, но Мари подоспела вовремя, стремительно выдернула гигантскую занозу и перетянула руку мужа. Казалось бы, всё пошло своим чередом, но рука долгое время не заживала, а затем и вовсе загноилась. Местный хирург сказал: гангрена — и в считаные минуты сделал плотника одноруким, но это не помогло. Зараза распространилась на плечо, затем почернела шея несчастного Рене, а потом его сердце остановилось. Мари стала вдовой.

С удвоенной, утроенной силой она стала работать на господина де Грези. Дом сверкал чистотой, кухня ломилась от еды, а она всё не знала, куда деть свою энергию. Из наивной и хрупкой девушки она превратилась в красивую, чуть полноватую, пышущую здоровьем и силой двадцативосьмилетнюю женщину, способную взглядом сшибать мужчин с ног и часами препираться с продавцом зелени, завышающим цены на лук. Де Грези, которому в том году должно было исполниться семьдесят, порой ужасно сожалел о своём солидном возрасте и мужской немощи. Глядя на Мари, он чувствовал себя моложе на тридцать лет.

В возрасте десяти лет Шарля представили старшине цеха господину Жерому Вилье. Полный и самодовольный старик, Вилье критически осмотрел юного переплётчика, изучил его работы, пробормотал «неплохо» и отвёл Жана де Грези в соседнюю комнату — поговорить. В отсутствие самого ученика Вилье признал его несомненный талант, но заметил, что переплётчиков в Париже хватает, а по эдикту 1618 года количество мастерских строго регламентировано и очередь на посвящение в профессию вытянулась как минимум на пять лет вперёд. Де Грези успокоил Вилье, что он не собирается прямо сейчас поручать мальчику работу над «шедевром», и, кроме того, Шарль вряд ли будет открывать собственную мастерскую, даже когда заслужит статус мастера. «Я готовлю его в качестве своего наследника, и он займёт нишу, которую освобожу для него я, завершив работу по причине немощи или кончины», — сказал он. Вилье успокоился: одной из головных болей старшины было пятеро детей, причём все мальчики, двоих из которых он уже пристроил в цех (одного — переплётчиком, второго — печатником), а вот с остальными тремя возникали проблемы, так как упомянутый эдикт позволял расширять цех не более чем на одну мастерскую в год. С политической точки зрения преемственность переплётных мастерских полностью устраивала старшину, таким образом решавшего вопрос чрезмерного количества переплётчиков в Париже.

В 1660 году случилось важное для Шарля событие: у него появился первый клиент. Заказчики, конечно, понимали, что подмастерье помогает Жану де Грези в работе, выполняя различную поденщину, вроде чистки прессов или вымачивания кожи. Но никто и подумать не мог, что мальчик некоторые, пусть и не самые сложные, переплёты от начала и до конца делает сам. В какой-то момент старик понял, что нужно представить Шарля миру. Ведь, если не продемонстрировать заказчикам способности подмастерья, со смертью мастера тот попросту растеряет всех клиентов — и не по причине плохой работы, но исключительно потому, что никто не будет ему доверять.

Комната, в которой де Грези встречал клиентов, давила роскошью и пышностью. Стены её были отделаны кожей с различными оттисками, повсюду были полки с книгами в золочёных переплётах, а ноги гостя тонули в великолепном персидском ковре. Лучшие работы в рекламных целях были небрежно разбросаны по столу, по диванам, чтобы заказчик сразу понимал, что пришёл к профессионалу высочайшего класса. В практике де Грези случился однажды комический инцидент. Очередной клиент спросил его: «Раз у вас тут столько великолепных работ, значит, у вас много свободного времени для их создания? Значит, у вас мало заказов?» Де Грези смутился и кое-как выкрутился из неловкого положения, но впредь всегда был готов к подобным казусам. На самом деле переплёты для своих книг он делал в свободное время в качестве отдыха. Найди себе работу по душе — и ты не будешь трудиться ни одного дня в своей жизни, говорил Конфуций. Де Грези следовал этим словам всю свою жизнь. Более того, он видел, что сын тоже согласен с китайским мудрецом.

Помимо простых переплётов для монахов, Шарль самостоятельно делал и сложные переплёты — в учебных целях. При выполнении заказов одним из важнейших показателей была пунктуальность, то есть умение уложиться в выделенный срок. Сложность, например, веерных переплётов состояла в том, что одним неверным штрихом можно было уничтожить многодневную, а то и многомесячную работу — а мальчик всё ещё иногда ошибался, и де Грези не доверял ему в полной мере, если дело касалось чего-то дорогостоящего и срочного. Но в процессе постижения законов мастерства Шарль так или иначе работал над различными техниками, и в результате этих его тренировок образовалось некоторое количество прекрасных переплётов, выполненных порой в очень непростом ключе. Именно эти работы и разложил господин де Грези у себя на столе перед визитом очередного клиента.

Последним был герцог де Морни, точнее его представитель, некто де Шартре, вышедший из разорившихся дворян пройдоха, правая рука влиятельного и богатого сеньора, вхожего к самому королю. Де Шартре столь долго торговался и так старательно делал вид, что де Морни ограничил его в затратах, что де Грези не выдержал и предложил послу компромиссный вариант. Для книги стихотворений собственного сочинения герцог хотел мозаичный переплёт в стиле а-ля фанфар (конечно, Шартре подобных терминов не знал, но переплётчик понял, чего желал сеньор, по словесному описанию), причём платить был готов разве что как за блинтовое тиснение без излишеств. Де Грези увидел в этой ситуации свои преимущества: шанс дать Шарлю действительно сложную работу.

И старый переплётчик предложил де Шартре: «Я соглашаюсь на вашу цену, и книга будет готова в срок, и все требования будут соблюдены, только сделан переплёт будет не мной, а моим сыном и подмастерьем Шарлем». Де Шартре тут же согласился, подразумевая, что о подобном «обмане» герцог ничего не узнает. Но де Грези добавил, что самолично отправит герцогу письмо с условиями договора. Такого герцогский посол допустить не мог и начал спорить, после чего в отвратительном настроении и, так ни о чём и не договорившись с переплётчиком, ушёл прочь.

Но де Грези знал, что делал. В тот же день он всё-таки написал де Морни письмо, где обрисовал своё предложение, достоинства сына и поведение де Шартре. Через два дня он получил от герцога ответ с согласием на подобный шаг. Господина де Шартре переплётчик более никогда не видел: скорее всего его перевели на работу, требующую меньшей гибкости и деликатности. Вместе с письмом к де Грези пришла собственно подшивка отпечатанного сборника. Бегло пролистав её и не найдя там ничего скабрёзного (даром что стихи были отвратительны), старик передал работу сыну.