— Интересно что? — спросил Антон, всем нутром зная, что ему абсолютно не интересно.

— Говорят, ты с какой-то девчонкой вчера тусовался. Мы ведь тебя ждали! — укоризненно заметила Машка. — Мог бы и перенести свою свидуху!

— Свидуху, — повторил Тоша. «У Машки всегда такие словечки». — Никакой у меня не было свидухи. Я работал.

— Что, Толька врет, что ли?

— Не знаю, — ответил Антон, понимая, что ему совершенно не хочется оправдываться. Тем более что он не пришел бы на их так называемую тусу, даже если бы не встречался с Таней. — Я вчера работал.

Тоша зевнул. Ему стало почему-то жутко скучно. Они с Машей и не общались-то никогда толком, все через балкон… Чего она пристала?

— Может, он перепутал, — Маша тем временем пошла на попятную. — У меня четверка!

— Поздравляю, — Антон попытался придать голосу правдоподобную радость.

— Спасибо. Жалко, тебя не было. Ну ладно, мне пора. До встречи!

— До встречи.

Антон вновь зарылся под подушку. Лишними телодвижениями он опять потревожил кошку, и та мстительно воткнула десять острых когтей в его лодыжку. Пройдя через легкое летнее одеяло, словно раскаленный нож в масле, они прекрасно достигли своей цели. Тоша прошипел что-то неразборчивое. Кошка возмущенно спрыгнула с дивана и ушла на кухню.

— Вот ведь зараза, — сказал Антон в пустоту и улыбнулся.

Никакой обиды. Кошка вернулась через две минуты и примирительно потерлась о локоть хозяина. Домов потрепал ее за холку. Топор войны был опять зарыт.

Антон закрыл глаза. Отчего-то он увидел милое лицо той, с кем встречался вчера. Отчего-то воспоминания пробудили в нем непривычно приятное чувство. Что это было, он не знал, но знал, что оно не приносило страданий, как обычно, по крайне мере не таких, как обычно.

Домов сел и схватился за голову. Его мир, спящий мертвым сном, пробуждался… болезненно, но животворяще.

Снова противно зазвонил беспокойный телефон. Этот звук был всегда предзнаменованием суеты. На сей раз звонила не та, что он ожидал, и Антон не мог понять, отчего он так рад этому звонку.

— Что ж, — сказал он, когда повесил трубку. — Мне пора, красавица.

— Мяу, — отозвалась понимающая кошка.

— Ты права, черт возьми, как всегда!

— Я прошу прощения, — говорила Таня, ведя Антона на кухню своей маленькой, но уютной квартиры. — Мне не хотелось вас тревожить, но я всю ночь не могла уснуть, а потом… вспомнила о том, что вы дали мне свой телефон и сказали, что можно… вы не злитесь, Антон Владимирович?

— Нет, мне не трудно, — отмахнулся тот, садясь на предложенный ему стул. — Ты не работаешь сегодня?

— Сегодня воскресенье.

— А… понятно, — Тоша никогда не следил за календарем.

— Я и правда чувствую себя неловко, что потревожила из-за такой ерунды, но, — руки Тани дрожали, пока она наливала чай. — Мне кажется, что я не могу больше там работать! Просто не смогу туда даже зайти, — она упала на соседний стул и разразилась рыданиями.

Антон молча смотрел на это содрогающееся тело, и понимая и не понимая ее. Понимая разумом, но не понимая чувствами. Ему был не знаком страх, он не ведал отвращения, совесть никогда не мучила его. В жизни своей он никогда не знавал тех цепких пальцев ужаса, что хватают за глотку, выворачивают наизнанку, обезоруживают и порабощают. Лишь во снах, тех, что он видел практически каждую ночь, Тоша переживал все эти чувства, даже в еще большей, гиперболизированной степени, воистину проживая самые кошмарные из существующих кошмаров.

— Я, — прошептала Таня. — Я сейчас… простите.

Она вскочила и принялась метать на стол все, что у нее было к чаю, все еще вздрагивая от душивших ее рыданий. Угнетенная своими страхами, она была не в состоянии собраться.

Прошли минуты. Наконец девушка уселась на место.

Домов глядел в ее покрасневшие глаза и не видел ничего того, что терзало ее. Не видел в них слез. Он видел в них свет. Только это. Лучезарный взгляд их разрывал его темноту, и та поддавалась. Антон был смятен. Внутри все было спокойно и все взрывалось. И он не знал, что делать, лишь глядел и глядел, принимая этот свет как единственное доступное ему благо.

— Я думала над тем, что вы говорили, — сказала Таня, тоже глядя на него. — Над тем, что вы одиноки. Но это ведь не наказание, не крест, вы можете изменить это.

— Нет, — ответил Домов. — Только не я. Есть причина моего одиночества.

— Причина? — Таня опустила голову. — Вы про то, что…

— Болезнь просочилась в меня, мои вены несут зараженную кровь. Я неизлечим. Паразит внутри меня. И он гложет мое тело и воспаляет разум. Я сумасшедший, кто осмелится быть рядом?

— Возможно, — девушка взглянула на него испуганно, но твердо. — Кто-то и есть… Но вы отвергаете его, не желая открыть свою душу.

— Мою душу?! — Антон усмехнулся, это было даже весьма устрашающе, и все же печально. — О чем ты говоришь? Погляди в мои глаза, — приказал он. — Погляди!

Таня повиновалась.

— Что ты видишь? — голос Тоши звучал по-иному, прежняя мягкость испарилась без следа, и стальная непреклонность слышалась в каждом слове. — Ты видишь мою душу в них? Видишь ее?

Судя по Таниному лицу, она вновь была готова разрыдаться, то ли от страха, то ли от обиды. Ее губы сжимались, становясь столь же белыми, как и бледная кожа.

— Ты видишь мрак, а во мраке — зло, — Антон продолжал: — И это зло не что-то эфемерное, это зло — я сам!

Слезы, что девушка усиленно сдерживала, все же просочились сквозь ее барьеры. Она шмыгнула своим маленьким носиком. Эти глаза пугали ее. Этот тон пугал ее. Но не способная противиться его воле, она продолжала смотреть и слушать.

Антон замолчал, вдруг увидев в ней этот ужас, что вызвал сам. Что-то кольнуло его внутри. Стало невозможно знать, что это натворил он сам. Домов опустил взор.

— Прости… — прошептали его губы. — Как это больно, оказывается, ранить такую, как ты!

Ее дыхание прервалось от его слов, а слезы испарились мгновенно. Она осторожно, будто опасаясь, что спугнет его, взяла своего гостя за руку. Тот вновь обратил на нее свои глаза. Но теперь это были иные глаза, совсем не те, что минуту назад.

— Вы можете измениться, — сказала Таня вкрадчиво, будто обращалась к ребенку. — Вы можете изменить все! Я вижу это! Я верю! Прекратите… Ради искупления грехов! Ради другого будущего!

— Ты… — сказал он приглушенно и тихо. — Ты…

— Я знаю, поверьте! Если вы захотите, так и будет!

Вдруг он резко вскочил и, упав на колени, бросился к ногам девушки, уткнувшись лицом в ее колени, хватая и сминая ладонями ткань ее длинного желтого платья.