– О, корма хватает. Все кого-нибудь кушают. Так устроен мир. Глобаль аппетит.

Вот уж действительно. Вместо того чтобы корпеть над заумными манускриптами, философам следовало бы поспрашивать о смысле жизни у простых людей.

– Акулы? – предположил Юрьев.

– Есть и акулы, есть, – подтвердил Папá с такой гордостью, словно лично сотворил их и запустил в море.

Глядя на него, трудно было удержаться от улыбки, но Юрьев удержался. Он опасался, что его улыбка будет воспринята как страдальческий оскал.

– На людей нападают? – спросил он.

Папá расхохотался, качая головой:

– Черноморские акулы, или катраны, как их иногда называют, маленькие, размером с собаку. – Он развел руки в классическом жесте рыбака. – Нет причин для фобии. Скверная водка, смешанная с пивом, – вот что по-настоящему опасно для жизни. Убийственная, ха-ха, смесь.

По привычке Юрьев проанализировал смех, делая это автоматически, как компьютер, настроенный на определенную программу. Когда в хохоте преобладает буква «у», и человек, собственно говоря, «хухучет», а не хохочет, это означает, что он робеет или скрывает страх. Хихиканье скрывает в себе скрытность, злорадство и хитрость. Смех, который можно описать как «хе-хе», говорит о дерзости или завистливости собеседника, а «хо-хо» означает хвастливость, неискренность и высокомерие. Папá смеялся искренне и открыто, хотя поддержать его Юрьев не сумел.

– Один знакомый, – сказал он, – утверждает, что в Черном море есть рыбы, способные отхватить человеку руку.

– Не имею таких сведений, – пожал плечами Папá. – Хотя всякое бывает.

Юрьев решил закрыть тему. Про акул он спросил по привычке не отбрасывать ни одну из возможных версий, пока окончательно не убедится в ее несостоятельности. На мужской руке, не дававшей ему покоя, отсутствовали следы зубов.

Юрьев кивнул в сторону яхты:

– Кто владелец?

Тени на лице болгарина словно потемнели, сделавшись черными и контрастными.

– Не знаю, – произнес он.

– Чем можно заниматься на яхте, стоящей на якоре вдали от берега? Пассажиры приплывают в Албену?

– Не знаю, – повторил Папá.

– Что ж, спасибо за информацию, – сказал Юрьев, свертывая полотенце. – До свиданья. Пойду, пожалуй, перекушу.

– Непременно покушайте горячего, – посоветовал Папá.

– Да, да, – рассеянно кивнул Юрьев.

Перед его мысленным взором возникла пятерня, лежащая на песке. Вряд ли в глотку полезет хоть горячее, хоть холодное. Не этим утром. Не при столь свежих впечатлениях.

– И не вздумайте похмеляться с утра, по русскому обычаю, – погрозил пальцем Папá, после чего стало ясно, почему он получил свое уважительное прозвище.

– Есть другие обычаи? – съехидничал Юрьев.

– Непременно, – с достоинством ответил Папá.

– Разве болгары похмеляются?

– Случается. Даже мне иногда приходится.

– Неужели?

– Я человек, следовательно, ничто человеческое мне не чуждо.

Если бы Карл Маркс, чье высказывание было процитировано, услышал непередаваемую интонацию Папá, он перевернулся бы в гробу от зависти.

– Ни за что бы не подумал, – заметил Юрьев.

– Тем не менее это так, – сказал болгарин. – Положитесь на мой опыт. Слушайте рецепт. Одна бутылка ледяного пива, плотный завтрак и крепкий сон – вот что возвратит вас к жизни.

«Меня – да, – мысленно согласился Юрьев. – Но не того бедолагу, которому безжалостно оттяпали руку. Готов спорить на что угодно: он тоже покоится на дне морском».

– Спасибо, – произнес он.

– На здравие, – улыбнулся Папá.

– Еще один вопрос, – улыбнулся в ответ Юрьев.

– Да?

Во взгляде болгарина появилось отсутствующее выражение. Он явно не желал возвращаться к разговору о яхте. Юрьев тоже не собирался этого делать. Он был не из тех людей, которые готовы биться в стену лбом. Жизнь научила его искать обходные пути.

– Я слышал ночью какой-то шум, – сказал он.

Папá осторожно произнес:

– Я – тоже. Летом у нас всегда шумновато. Нон-стоп музыка.

– Не музыка, – возразил Юрьев.

– О чем тогда?

– Крики.

– Крики?

– Да. И полицейская сирена. – Юрьев притворился озабоченным. – Мне показалось, что случилось какое-то преступление.

– Криминал? – встревожился Папá.

Учитывая вялотекущую преступную жизнь Болгарии, этому не приходилось удивляться.

– Это происходило где-то рядом. – Юрьев провел перед собой рукой, охватывая жестом ближайший сектор пляжа. – Не подскажете, что здесь произошло? Кого-то ранили? Убили?

– В Албене? – Болгарин огляделся по сторонам, как бы ища взглядом, кого привлечь в свидетели столь странным речам.

Предположение явно показалось ему невероятным. Осторожно, мягко, чтобы не повергнуть его в шок, Юрьев подтвердил:

– В Албене. Если не ошибаюсь, кому-то повредили конечность.

– Простите?

– Руку. Насколько я понял, один из дравшихся был вооружен ножом.

– Ничего не знаю об этом, – насупился Папá. – Абсолютно.

– Несчастный так вопил от боли…

– Я дал неправильный рецепт. – Болгарин смерил Юрьева оценивающим взглядом и щелкнул языком. – Одна бутылка пива не поможет. Выпейте две. И постарайтесь пробыть в постели как можно дольше.

– Э-э… спасибо.

Благодарить болгарина вроде было не за что, но других фраз не нашлось. Это была та самая ситуация, про которую принято говорить: «Нет слов». Отвесив прощальный полупоклон, Юрьев отправился восвояси.

Приближаясь к отелю, Юрьев посмотрел на часы. До завтрака оставалось тридцать минут. Потратить это время на принятие душа? Рассказать о страшной находке администратору? Обратиться в полицию? Оповестить свое руководство? Или хорошенько обдумать ситуацию, не поднимая шума?

Отдав предпочтение последнему варианту, Иван зашел в ближайшее помещение интернет-клуба и занял место перед компьютером.

Как и следовало ожидать, никаких сведений об акулах-людоедах, обитающих в Черном море, во Всемирной сети не было. Тем не менее Иван не поленился просмотреть странички, посвященные катранам, именуемым также морскими собаками или колючими акулами. Последнее прозвище родилось из-за длинного хвостового шипа-стилета, покрытого ядовитой слизью и оставляющего долго не заживающие раны. Что касается собачьих повадок, то на них обратили внимание рыболовы, неводы которых регулярно запутываются, рвутся в клочья и опустошаются прожорливыми, неуловимыми бестиями.