Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Напарник-то твой где?
– Демьян Егорыч? Так он домой пошел. Сказал, что завтра придет в участок и заявление о пропаже лодки все же подаст. Матерился всю дорогу.
Когда Зверев взялся за второй бутерброд и еще горячую картошку, со двора послышался звук мотора. Павел Васильевич выглянул в окно и увидел подъехавшего на мотоцикле Пчелкина, который все это время тоже не сидел без дела, а сопровождал катафалк с телом убитого Войнова аж до самого Пскова. Когда Пчелкин вошел в дом, он, не разуваясь, прошел к столу и поставил на стол армейский вещмешок.
– Все, товарищ майор! Определил я Михал Андреича куда следует! Передал по инстанции, все как положено, а теперь можно и немного расслабиться. Чего это вы тут на сухую сидите? Колька, – обратился к Ломтеву участковый, – ты чего же нас позоришь? Кто же так дорогих гостей встречает?
Ломтев посмотрел на Зверева.
– Так я вроде…
– Что вроде? Неужели не догадался под картошку чего-нибудь посущественнее сообразить?
– Так я ж могу к тетке Шуре сгонять! – засуетился Николай, дернулся было к выходу, но Пчелкин остановил его жестом.
– Не надо к тетке Шуре! – Пчелкин развязал принесенный вещмешок и вынул из него три бутылки «Столичной» и большой пакет с пирожками. – Водку в городе купил, а то у нас тут только самогон да дрянной портвейн в местном сельпо.
– А пироги тоже из города привез? – усмехнулся Зверев.
– Нет! Пироги – это моя Тонька напекла. Я к ней еще перед поездкой заскочил, велел приготовить.
– Так мне Коля сказал, что она у тебя приболела?
– Как приболела, так и выздоровела! Пробуйте, товарищ Зверев, тут разные: есть с капустой, есть с курятиной, а эти с грибами.
Откупорив первую бутылку, Пчелкин продолжал:
– Колька, давай стаканы! Не можем же мы нашего Мишку не помянуть.
Зверев тут же отметил, что грусть в голосе Пчелкина при упоминании о погибшем односельчанине особо не просматривается. Ему определенно не нравился этот сельский милиционер, но Павел Васильевич старался этого не демонстрировать. Евсеев тем временем взял пирожок, а молодой хозяин дома притащил стаканы. Пчелкин сначала налил хозяину на два пальца в стакан, остальную часть бутылки разделил на троих.
– Он у нас малопьющий! – перехватив вопросительный взгляд Зверева, пояснил участковый.
– Да я не о том! А чего ж покойнику не налил, у нас же вроде как поминки? – поинтересовался Зверев.
Пчелкин нахмурился и откупорил вторую бутылку. Он взял еще один стакан, плеснул в него водки и положил сверху кусок хлеба.
– Ну, за Мишку! Земля ему пухом. – Пчелкин опустошил стакан.
После этого участковый сел, вынул вилкой картофелину из котелка и закусил. Остальные, включая хозяина, тоже выпили не чокаясь. Пчелкин взял вторую бутылку и снова налил себе и гостям. Ломтеву, который с трудом проглотил водку и теперь жадно поедал пирожок с капустой, он на этот раз налил еще меньше.
– Ну а теперь, может, за знакомство? – Пчелкин, не вставая, протянул Звереву руку. – Владимир. А вас как, товарищ майор? Или мне так и придется на «вы», да еще и майором вас называть?
– Зови Павлом, чего уж в самом деле. – Зверев ответил на рукопожатие.
Несмотря на относительно средние габариты местного участкового, его рука была очень крепкой и сухой. «Мы ему тут явно как кость в горле, – сделал заключение Зверев. – Спокоен и уверен в себе, но что-то его гложет. Понять бы только, что…»
Пчелкин покивал, щеки его порозовели.
– Лады. Вот и познакомились. А раз так, то вопрос у меня к тебе, Павел.
– Какой же?
– Вижу я, что хоть ты мне и улыбаться пытаешься, а глаза у тебя холодные! Что, не нравлюсь я тебе?
Зверев фальшиво улыбнулся и сказал:
– Может, и так, а может – и нет. Просто не понимаю я тебя, Володенька, вот и сверлю глазами.
– А что ж во мне такого непонятного? Если что непонятно, ты спроси.
– Спрошу. Есть у меня к тебе вопрос. Существенный вопрос.
– Валяй спрашивай. – Пчелкин смотрел в глаза Звереву, не отворачиваясь.
– Про Войнова спрошу. Он ведь у нас местный, как мне сказали? Так?
– Так.
– Большой человек?
– А то как же? Из грязи да в князи выбился.
– И убили его, вероятно, потому что он кому-то дорогу перешел…
Пчелкин засмеялся и прямо руками отломил кусок колбасы.
– Да уж перешел. И много кому перешел.
– Так-так… продолжай!
Пчелкин, кусая колбасу, уже откупоривал третью бутылку.
– Колька! Не рассчитал я чуток, беги-ка к тетке Шуре за самогонкой. Скажешь, что для меня.
Пчелкин снова наполнил стаканы, Николай вскочил и, на ходу накинув висевшую на вешалке фуфайку, выбежал за порог.
– А вот теперь порадовал ты меня, Володя, – на этот раз искренне улыбнулся Зверев.
– Это чем же?
– Тем, что хоть кто-то правду мне сказал. А то мне тут все скопом талдычат, что ваш Войнов чуть ли не ангелом с крылышками числился. Все его, мол, уважали, любили… А ты вот говоришь, что были у него недруги. Итак, кому же наш убиенный дорогу перешел?
Пчелкин снова выпил, занюхал рукавом и зевнул.
– Эх, умаялся я что-то сегодня. Да тут еще Полубудкин этот совсем достал. Тут у нас убийство, а он со своей лодкой.
– Что ж тут такого? Я, например, уверен, что лодку украл наш убийца. Заранее присмотрел, уплыл на ней, а потом в озере утопил. Так что, выходит, что этот Полубудкин – ценный свидетель.
Пчелкин поморщился и снова зевнул.
– Ну может, и так. Просто реально я устал и не только из-за Войнова. Мы ведь тут с Колькой вдвоем на весь район, а у нас тут такое, бывает, случается! Драки, поножовщина, ворье. Народ-то у нас деревенский, напьются и за ножи или за топоры хватаются.
– Ты мне, Володя, это в другой раз расскажешь, а сейчас про Войнова говори.
Пчелкин усмехнулся, вынул из кармана пачку «Казбека», закурил.
– Прав ты, майор, Войнова мало здесь кто любил. Не только после того, как он в большие начальники выбился, всегда его не любили. Был он мужик расчетливый и хитрый. Да, фронтовик, да, орденоносец, герой. Но думаешь, как такие, как он, в большие люди выбиваются?
– Как?
– Да по чужим костям! Войнов не просто так же взлетел.
– А лично ты-то за что его не любил?
– Я-то? – Пчелкин рассмеялся и выпустил через ноздри дым. – А что так заметно?
– Не то слово.
– Да уж… Скажу честно, не хотел я тебе этого говорить, но, пожалуй, скажу. Как ты уже знаешь, местные, да и вся округа, Войнова просто не любили, а я его ненавидел. И вовсе не потому, что был он изрядной сволочью.