Горохов виновато потупился.

– Какая порода, не выяснил.

– А что выяснил? Ты хотя бы спросил у жены Трусевича, был ли ее муж знаком с Войновым?

Шура закивал:

– Спросил. Она сказала, что не знает.

– И был ли Трусевич охотником, ты не спросил?

Шура и Веня переглянулись.

– Не спросил, – промямлил Горохов.

– Ну а звать-то ее как? Ты хоть это выяснил?

– Нина Елисеевна Боброва. Это ее девичья фамилия.

– Понятно. – Зверев откинулся на спинку стула, закурил очередную папиросу и зевнул. – Ладно, домой сегодня я, пожалуй, уже не пойду, лягу спать в дежурке. Ну все, можете все проваливать! Димка, тебя это тоже касается.

Евсеев с довольным видом закивал.

– Шура, откуда у нас такое сало взялось? – Павел Васильевич вытер пальцы газетой. – Как масло во рту тает.

– Тетка моя посылочку из Житомира прислала, – ответил Горохов.

– Не знал, что у тебя в Житомире родня. Фамилия у тебя вроде русская?

– Так тетка по материнской линии родня. У меня же мать хохлушка, а тетка ее старшая сестра.

– Вот умеют же украинцы сало солить! А в ящичке, в котором посылочка с Украины пришла, такое яство еще есть? – Зверев подмигнул Шуре, тот оскалился:

– Есть немного!

– Ну, тогда на завтрак мне немного принесешь… Хорошо?

– Да без вопросов, Василич!

– Тогда все свободны. Ах да… Шурка, про хлеб не забудь, – успел выкрикнуть Зверев, прежде чем Костин, Горохов и Евсеев вышли за дверь.

Когда Зверев, который проспал всю ночь на диванчике в дежурке, вышел из управления и увидел подъезжающую к зданию машину Корнева, он нырнул в кусты. Так как сегодня особого желания общаться со своим непосредственным начальником у Зверева не было, он просто дождался, когда Корнев выйдет из автомобиля и войдет в здание, и только потом вышел на тротуар. Закурив на ходу, Павел Васильевич улыбнулся и направился к автобусной остановке. Однако тут его окликнули:

– Павел Васильевич, куда это вы так торопитесь?

Зверев обернулся. В сером плаще и бесформенной фетровой шляпе в его сторону шагал Кравцов. Зверев оскалился:

– Здравствуй, Витенька! Спешишь на работу?

– А вы, товарищ майор, никак наоборот – решили с работы смотаться?

– Почему же смотаться? Я оперативник, мне не в кабинете сидеть положено, а с людьми общаться, улики искать, людей опрашивать. Это вы – следователи – больше в кабинетах штаны протираете!

Кравцов скрипуче рассмеялся.

– Ну да, ну да! Как говорится, кесарю кесарево… Значит ли, что я должен Корневу передать, что вы пошли улики искать и людей опрашивать?

– Так и передай, Витенька. Так и передай.

Кравцов манерно покачал головой.

– Расстроится ведь полковник. Он ведь так встречи с вами искал. Машину специально в Славковичи прислал, чтобы вас у себя лицезреть да ваши соображения по новому преступлению услышать. Но раз у вас для него нет десяти минут, то тогда идите куда шли. А я к Корневу зайду, сообщу о том, как вы от него в кустах прятались, и будем мы с ним дальше, как всегда, в своих кабинетах штаны протирать.

Не дожидаясь ответа, Кравцов манерно козырнул, крутанулся на каблуках и быстренько взобрался на крыльцо.

– Вот же гаденыш! – Зверев оскалился, сплюнул и пошел к автобусной остановке. Спустя полчаса Зверев уже был на Алексеевской.

Квартира Трусевичей располагалась на первом этаже четырехэтажной сталинки, имела две смежные комнаты, душевую и просторную кухню. Чистые полы, ни малейшего следа осевшей пыли и зеленые цветочки в глиняных горшках так и дышали свежестью. Стандартный набор старенькой мебели, выцветшие фотографии на стенах, люстра с висюльками и большие настенные часы с маятником создавали уют и гармонию. Предметов роскоши здесь не было, за исключением старинного трехстворчатого трюмо с резным столом и подставкой из красного дерева, явно не вписывающейся в общий серенький интерьер жилища семьи Трусевичей. Такой же серенькой являлась и сама хозяйка квартиры.

Супруга убитого накануне инженера оказалась слегка сгорбленной и близорукой женщиной лет сорока пяти – худой, бледной как мел, без всякого намека на привлекательность. Облаченная в выцветший синенький халат и клетчатые матерчатые тапки, Нина Елисеевна носила очки с толстенными стеклами, и, видимо, поэтому, когда Зверев представился и показал женщине удостоверение, та, прежде чем впустить гостя в квартиру, долго изучала предъявленный документ. Наконец хозяйка квартиры пригласила Зверева в гостиную и указала на один из скрипучих стульев. Сама же села в вытертое велюровое кресло, как-то еще больше съежилась и довольно холодно заметила:

– Ваши коллеги меня уже расспрашивали. Так что не понимаю, для чего понадобился повторный визит.

«А норов у нее, похоже, такой же мерзкий, как и внешность», – подумал Зверев, но при этом тут же выдавил из себя елейную улыбку.

– Не переживайте, дорогая Нина Елисеевна, я постараюсь сильно вас не утомлять.

– Дорогая?! – фыркнула женщина, а Зверев тем временем продолжал:

– Мой коллега, как я понимаю, задавал вопросы про вашего мужа, меня же сейчас больше интересует ваш Булат.

– Вас интересует эта гадкая псина?

Зверев склонил голову набок и сдвинул брови.

– Вы называете своего пса гадким? Но почему?

– Булат был сущим наказанием. Он грыз мебель, носился по комнате как угорелый, поэтому Фимочке приходилось постоянно выгуливать его по нескольку часов в день. А еще его шерсть… Знаете, как он линял! Это что-то уму непостижимое.

– То есть собаку свою вы не переносили, а ваш муж? Судя по тому, что он часами выгуливал пса, он его любил.

– Просто обожал. Души в нем не чаял.

– Странно, что ваш муж так привязался к обычной дворняге…

– Да вы с ума сошли? Булат был чистокровкой! Восточносибирская лайка! Фимочка так его любил, так им гордился.

Зверев подавил улыбку, значит, все-таки лайка.

Нина Елисеевна продолжала:

– До войны я как-то терпела Булата, а во время войны и после он стал для меня обузой.

– А почему терпели до войны?

– До войны Фимочка много времени проводил в лесу. Туда он брал с собой собаку, и та, набегавшись вдоволь, вела себя поспокойнее. Когда муж ушел на войну, я осталась с этой ужасной псиной наедине…

– Вы не любили пса, но, тем не менее, не избавились от него. Почему?

– Избавиться? Ну что вы? Фимочка бы мне этого не простил.

– Насколько я знаю, детей у вас нет?

Женщина поморщилась.

– Детей я тоже не люблю!

– А ваш муж? Он хотел детей?

– Это имеет отношение к делу?

– Возможно.

– Фимочка как-то одно время заикался о том, что можно было бы завести ребенка, но я дала понять, что не хочу спешить.

– И тогда ваш муж завел себе пса?

– Да, как я уже сказала, это случилось еще до войны.

Зверев выдержал паузу и наконец-то задал свой главный вопрос:

– Вы сказали, что