жидкой (выше 1950 градусов по Цельсию).

Она думает,

вслушивается ли он. Ужас ситуации в том, что, вслушиваясь, она засыпает.

XIII. Сомнамбула

Герион проснулся слишком быстро и почувствовал, как его гортань сжалась.

Утро под горячим давлением. Дом, полный натыкающихся друг на друга людей и их наречий.

Где я?

Откуда-то доносились голоса. Он сипло стек по лестнице

и прошел через дом

к заднему крыльцу, огромному и тенистому, как сцена, обращенная к сверкающему дню.

Герион прищурился.

Трава плыла к нему и отплывала обратно. Тут и там радостные стайки насекомых

с двойными крыльями

пикировали как боевые бипланы в горячем белом ветре. От света

Герион стал терять равновесие,

он быстро опустился на верхнюю ступеньку. Увидел Геракла, который вытянулся на траве

и сонно говорил о чем-то.

В моем мире сейчас всё очень медленно, говорил Геракл. Его бабушка

сидела за столом для пикника,

ела тост и рассуждала о смерти. Она рассказывала о своем брате, он был в сознании

до самого конца, но не мог разговаривать.

Он смотрел на трубки, когда их вставляли и вынимали, так что

про каждую ему объясняли, что это.

Сейчас мы вводим вам сок царицы ночи вы почувствуете пощипывание

потом черный поток, сказал Геракл

сонным голосом, который никто не слушал. Большая красная бабочка

пролетела мимо верхом на маленькой черной.

Как хорошо, сказал Герион, он ему помогает. Геракл открыл один глаз и посмотрел.

Он его трахает.

Геракл! сказала бабушка. Геракл закрыл глаза.

Сердце болит когда делаю что-то плохое.

Потом он посмотрел на Гериона и улыбнулся. Могу я показать тебе наш вулкан?

XIV. Красное терпение

Герион не знал, почему от этой фотографии ему становилось не по себе.

Она сделала ее сама, стоя на крыше этого дома в тот день в 1923 году

с бокс-камерой. «Красное терпение».

Пятнадцатиминутная выдержка позволила запечатлеть общие очертания вулкана

с его окрестностями (лучше смотреть днем)

и дождь из раскаленных вулканических бомб, выброшенных в воздух и катящихся по склону

(хорошо видны в темноте).

Бомбы вылетали из жерла со скоростью больше трехсот километров

в час, сказала она ему. Конус вулкана

поднялся на тысячу метров над тем, что раньше было кукурузным полем, и за первые месяцы

выбросил миллион тонн пепла, шлака и бомб.

Лава текла еще двадцать девять месяцев. Вдоль нижнего края фотографии

Герион разглядел скелеты сосен,

уничтоженных падавшим на них пеплом. «Красное терпение». Фотография,

на неподвижной поверхности которой

спрессованы пятнадцать разных моментов времени, девятьсот секунд летящих вверх бомб,

и падающего вниз пепла

и гибнущих сосен. Герион не знал, почему

он смотрел на нее снова и снова.

Не то чтобы она казалась ему особенно приятной.

Не то чтобы он

не понимал, как сделана эта фотография.

Он смотрел на нее снова и снова.

Что если бы вы сняли на пятнадцатиминутной выдержке мужчину в тюрьме, скажем, когда лава

как раз подобралась к его окну?

спросил он. Мне кажется ты путаешь субъект и объект, сказала она.

Вполне вероятно, ответил Герион.

XV. Пара

В эти дни Герион чувствовал боль, которой не чувствовал с детства.

Он не мог унять крылья. Они царапали одно другое, как два маленьких глупых

красных зверя у него на лопатках.

Герион нашел в подвале дощечку, сделал корсет для спины

и туго стянул крылья.

И снова надел куртку. Ты сегодня как будто не в духе Герион что-то не так?

сказал Геракл, увидев Гериона, который поднимался из подвала.

В голосе Геракла слышалось напряжение. Ему нравилось видеть Гериона счастливым.

Герион почувствовал, как крылья заворачиваются внутрь, внутрь, внутрь.

Нет всё нормально. Герион изо всех сил улыбнулся половиной лица. Итак завтра Герион.

Завтра?

Завтра мы с тобой возьмем машину и поедем к вулкану тебе понравится.

Да.

Пофотографируешь. Герион резко сел. А сегодня вечером – Герион? Ты в порядке?

В порядке, я слушаю. Сегодня вечером –?

Зачем ты натянул куртку на голову?

……………….

Я не слышу тебя Герион. Куртка сдвинулась. Герион выглянул наружу. Я говорю иногда

мне нужно немного побыть одному.

Геракл посмотрел на него, взгляд неподвижный как вода в пруду. Они смотрели друг на друга,

эта странная пара.

XVI. Ухаживание

Как в детстве живем мы, носясь под самым небом, и вот, какой рассвет.

Геракл лежит как обрывок шелка в синей жаре, он говорит,

Герион пожалуйста. Его голос дрогнул,

и Герион почему-то вспомнил, как входишь в амбар

ранним утром

и как солнечный свет падает на кипы свежего сена, еще влажного после ночи.

Возьми его в рот Герион пожалуйста.

Герион взял. Довольно сладкий вкус. Я многое узнаю в этот год своей жизни,

подумал Герион. Очень молодой вкус.

Герион почувствовал себя ясным и сильным – не каким-нибудь раненым ангелом,

а притягательной личностью вроде Матисса

или Чарли Паркера! После они долго лежали и целовались, а потом

играли в горилл. Проголодались.

И вот они сидели на диванчике в кафе на автовокзале и ждали еду.

Они начали репетировать

свою песню («Радуйся, мир»), и тут Геракл притянул голову Гериона

себе на колени и стал искать у него

вошек. Ворчание горилл смешивалось со звуками завтрака в переполненном зале.

Пришла официантка

с двумя тарелками яичницы. Герион посмотрел на нее из-под руки Геракла.

Молодожены? спросила она.

XVII. Стены

Вечером они поехали рисовать.

Герион сразу сделал краснокрылую надпись РАБ ЛЮБВИ на гараже священника,

рядом с католической церковью.

Потом, проезжая по Мейн-стрит, они увидели жирные белые буквы (свежие)

на стене почты. КАПИТАЛИЗМ СОСЕТ.

Геракл с сомнением посмотрел на запас краски. Ну хорошо. Он припарковал машину