Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кто бы мог подумать, что этот камень, пройдя переплавку, обретет чудесные свойства? Он научился передвигаться, увеличиваться и уменьшаться в размерах, и только одно не давало ему покоя и заставляло вечно роптать на свою судьбу: он не вошел в число избранных, которым выпала доля участвовать в починке небосвода. Целые дни он скорбел и страдал.
Однажды в момент отчаяния чудесный камень неожиданно увидел двух приближающихся к нему монахов, – одного буддийского, другого даосского, с необычной внешностью и манерами. Они подошли к подножию хребта Цингэн, опустились на землю и стали беседовать. Взгляд их упал на этот кристально чистый камень, который сейчас сжался и стал не больше яшмовой подвески к вееру. Буддийский монах взял камень, взвесил его на ладони и с улыбкой сказал:
– Судя по внешнему виду, ты не простой камень. Только пользы от тебя никакой нет. Надо выгравировать на твоей поверхности несколько иероглифов, чтобы кто-нибудь, увидев тебя, понял, что перед ним чудесная вещь, и унес тебя в прекрасную цветущую страну, в семью ученых, носящих кисти на шапках, в приют наслаждений и роскоши, богатства и неги, чтобы там прошел твой период грез и снов.
Услышав это, камень обрадовался и спросил:
– Не представляю себе, какие вы можете выгравировать на мне иероглифы? Куда меня унесут? Объясните мне, прошу вас.
– Пока ни о чем не спрашивай, – ответил буддийский монах, – настанет время, и все само собой прояснится.
Он взмахнул рукавом и унесся как вихрь вместе с даосом.
Много лет и много калп[6] минуло с тех пор. Однажды монах Кун-кун, стремившийся постигнуть истину и стать бессмертным, проходил мимо скалы Уцзияй у подножия хребта Цингэн в горах Дахуаншань и увидел камень. На его поверхности он заметил отчетливо выступавшие следы иероглифов.
Оказалось, это был тот самый камень, которому не выпало счастье участвовать в починке небосвода и который был принесен в этот бренный мир учителем Ман-маном и праведником Мяо-мяо и брошен здесь, у подножия скалы. На нем было записано, где ему суждено появиться на свет из материнской утробы, перечислялись мелкие семейные события, говорилось о том, как он будет проводить время в женских покоях, приводились стихи и загадки, которыми он будет увлекаться, и только годы и название династии стерлись бесследно. И в самом конце записи была начертана гата, гласившая:
Сочтя непригодным, не им залатали
лазурного неба пролом.
Случилось попасть ему в мир этот бренный
на многие годы потом.
Здесь есть и дела до рождения в мире
и бывшие после кончины,
Но кто же составил по записям этим
чудесную повесть о нем?[7]
Прочитав написанное, даос Кун-кун понял, что у этого камня необыкновенное происхождение, и обратился к нему:
– Брат-камень, ты считаешь, что история твоя замечательна, поэтому она выгравирована на тебе, и ты хочешь, чтобы люди в бренном мире передавали ее из поколения в поколение. Но, мне кажется, в ней есть некоторые упущения: не обозначены даты, ничего не говорится о добродетельных правителях, мудро правивших государством и совершенствовавших нравы своих подданных. Здесь упоминается лишь о нескольких милых и умных либо глупых и ни на что не способных девушках, и если я даже перепишу эту историю, из нее все равно невозможно создать интересную, увлекательную книгу.
– Почему у вас такое предвзятое мнение? – решительно возразил ему камень. – Правда, во всех без исключения неофициальных историях принято говорить о знаменитых красавицах времен династий Хань и Тан[8], а на мне, не в пример установившимся правилам, записано лишь то, что мне самому пришлось пережить, но я все же считаю, что это свежо и оригинально. К тому же авторы всех неофициальных историй клевещут на государей и их сановников либо на чужих жен и дочерей, а что касается интриг и злодеяний, описанных в этих книгах, то они вообще не поддаются исчислению. Мало того, есть еще один род книг, которые прославляют мерзость и разврат, распространяют грязь и зловоние и могут легко испортить молодое поколение. Если же говорить о книгах, посвященных талантливым людям и известным красавицам, то здесь
Вэнь-цзюнь появляется в каждой строке,
Цзы-цзяня увидишь на каждой странице.
На тысячу песен один лишь мотив,
У сотни героев похожие лица.
К тому же в этих сочинениях тоже не обходится без описания случаев безудержного разврата. Сами авторы способны написать к этим произведениям лишь одно-два любовных стихотворения или несколько од легкого содержания, в которых встречается два имени – мужское и женское, – да еще имя какого-нибудь подлого человечка, который ссорит героев, подобно театральному шуту. Но еще более отвратителен в таких книгах язык и старый литературный стиль, которым описываются самые невероятные события, не соответствующие действительности и противоречащие друг другу! И наконец, о героях. Я не смею утверждать, что девушки, которых я сам видел, лучше героинь произведений древности, но все же, читая во всех подробностях их жизнеописания, можно будет разогнать скуку и рассеять тоску. Ну а что касается несуразных стихов, то не в них главное, пусть над ними посмеются. Ведь все они говорят о радостях встреч, о горестях разлуки, о возвышениях и падениях, отражают действительные события, и я не смел прибегать в них к вымыслу, чтобы не отступить от истины. Мне хочется лишь одного – пусть люди, которые просыпаются после тяжелого опьянения или бегут от мира, прочтут мою повесть ради развлечения: может быть, это поможет им сберечь силы и здоровье и они перестанут думать о пустом и гоняться за призрачным. Вы согласны с моими рассуждениями, учитель?
Даос долго размышлял, потом еще раз перечитал запись, сделанную на камне, и, заметив, что в ней главным образом говорится о чувствах, правдиво излагаются факты и нет ничего такого, что могло бы испортить современные нравы и посеять разврат, переписал всю историю от начала до конца, чтобы поведать миру и передать потомкам эту удивительную повесть.
С этих пор Кун-кун увидел в небытии форму, из формы родились чувства, чувства вновь обрели форму, а форма опять обратилась в небытие.