– Не слышу ответа, Саня, – произнёс Серпет уже погромче.

– Я исправлюсь, Сергей Петрович, я обещаю, – забормотал Васёнкин, пошмыгивая носом.

– Вот-вот, – подхватил Серпет, – исправься. Сделай нам всем такое одолжение. А то я уж и не знаю, что с тобой делать. Сколько раз и я с тобой беседовал, и Костя вон, а результатов с гулькин нос. Видно, пора от слов переходить к делу. Значит, так. Устанавливаем тебе испытательный срок – неделю. Если за неделю получишь хоть одну двойку – тогда всё. Тогда вопрос решается окончательно, переводим тебя на Первый Этаж. Надеюсь, ты меня понял? Да, – повернулся он к Косте, – то же самое передай и мойщику туалетов, то бишь его величеству Царькову. Вместе друзья-приятели в фантики резались, вместе и на Первый Этаж спланируют. Как два бумажных самолётика. Ну а пока, Костя, наблюдай за обоими столпами разума. Чуть только двойка – сразу пишешь рапорт на моё имя. Глядишь, вдруг что и получится… Ну, с этим всё. – И Серпет небрежным жестом велел Васёнкину сесть.

– А вообще, Костик, – сказал он чуть погодя, – мне что-то не слишком нравятся дела в Группе. Я уж честно тебе скажу. Конечно, работаешь ты неплохо, опыта набираешься. Но ситуация тяжёлая. Успеваемость в Группе довольно средняя, дисциплина стала получше, но тоже весьма далека от идеала. На одной маршировке далеко не уедешь.

Серпет задумался о чём-то, дёрнул себя за левый ус и, взглянув на часы, изрёк очень уж каким-то металлическим голосом:

– Ты ведь понимаешь, Константин, все вы тут выращиваетесь не зря. Но каждому ли ясно, в чём состоит ваш долг? Хотя вроде бы должны понимать, Обещание давали. Мы тут все делаем Одно Общее Дело. И нет ничего сложнее и ответственнее. Разумеется, вы ещё не готовы, вам ещё предстоит пройти через Откровение, получить Великое Знание. И хотя всё это случится нескоро, но кое-что вы уже сейчас могли бы для себя уяснить. Идёт грандиозная борьба. Кое-кто из вас об этом забыл, но факты налицо. А готовиться к борьбе надо уже сейчас. Потом поздно будет. Через три-пять лет всех вас ждёт Распределение, впрочем, для некоторых оно может наступить и раньше. И куда бы вы ни попали, какую бы работу ни получили – дело у вас у всех одно. Правда, некоторые этого не понимают. Некоторым кажется, что это всего лишь высокие слова, а жизнь – это койку заправлять как следует да котлетами обжираться. Нет, мои дорогие, так будет до поры до времени. А тебе, Костя, следовало бы почаще напоминать ребятам об их будущем. Так что вот так, – продолжил Серпет обычным своим тоном, – дисциплину с успеваемостью резко поднять. Каким образом – думай сам. На то тебе и голова дана. Что непонятно – приходи, объясню. Так… Теперь что касается Рыжова. Думаю, надо с ним индивидуально позаниматься. Именно тебе. – Серпет навёл на Костю свои большие зрачки. – То, что ты с ним сейчас делаешь, неэффективно. Пороть его, по-моему, дело безнадёжное. Он ведь не потому строится плохо, что лентяй. Он бы и рад, но координация плохая. Лучше его потренировать, развить у него реакцию, скорость. Ну, сам понимаешь. И чтобы с этим не тянуть, – Серпет помедлил, то ли прислушиваясь к чему-то, то ли ловя ускользнувшую мысль, – чтобы не тянуть, начни с ним заниматься завтра же. От полдника до ужина. Да, я помню, тренировка у тебя, кажется. Ну, ничего, один раз можно и пропустить ради общего блага.

Костю от его слов прямо в жар бросило. Ни фига себе подарочек! Не придёшь завтра – подумают, что струсил. Или, того хуже, настучал.

– Сергей Петрович, – быстро заговорил он, пытаясь справиться с комком в горле, – завтра ну никак не получается. У нас ведь полным ходом подготовка к соревнованиям. На первенство Корпуса! Это же честь этажа! Давайте я с ним в другое время позанимаюсь. Хоть ночью, хоть в тихий час.

– Какой ты, однако, эмоциональный, – улыбнулся Серпет. – А я ведь хотел как лучше. – И улыбка исчезла, точно бритвой её отрезало. – Ну ладно. Делай как знаешь. Разумеется, не ночью, не вместо тихого часа. Об этом не может быть и речи. Нарушать режим я, как понимаешь, не позволю. А вообще… – Он снова помолчал, потом сумрачно произнёс: – А вообще будь осмотрительнее. Ну ладно, это разговор в пользу бедных. В общем, подведём итоги. Насчёт Васёнкина с Царьковым – рапорты. С Рыжовым заниматься – хотя бы полчаса в день, но регулярно. Ну, вроде бы и всё. Потопал я, братцы. Работы чёртова уйма, голова кругом идёт и мозги пузырятся.

Серпет встал, потянулся, точно огромный кот, поправил широкой ладонью причёску и вышел, плотно прикрыв за собой дверь.

Сейчас, в темноте, разговор этот всплыл в памяти так ясно, словно кончился минуту назад. И саднило в душе, и не удавалось уснуть. А завтра тоскливо будет подыматься! Но хочешь или не хочешь, а по звонку придётся вскочить первым – он же как-никак Помощник на Группе. И он будет подгонять пинками тех, кто не прочь подремать ещё минутку. А ведь и сам не прочь, выходит, самому себе пинки отвешивать? Смешная получается картинка… Чёрно-синие окна, острый, беспощадный электрический свет…

Но всё это ещё нескоро. Не так уж давно прозвенел отбой. Есть ещё время уснуть. Только бы не лезли в голову всякие мысли… А всё-таки здорово, что Серпет так легко согласился. Правда, он сказал: «Будь осмотрительнее». Нехорошо как-то сказал, со странной ухмылочкой. Впрочем, ухмылочки эти, скорее всего, объясняются плохим настроением.

И всё же Костя чувствовал – сегодняшний Серпет какой-то не такой. Во-первых, ясно было, что ни Рыжов, ни Царьков с Васёнкиным его совершенно не интересовали. Чем-то другим забита у него голова. Но Серпет хитёр, он никогда ничего прямо не скажет. Всё только намёками. А попробуй разберись в его намёках. Тем более неизвестно ещё, для кого эти намёки. Костя не мог избавиться от мысли, что Серпет играл в Групповой какое-то представление, изображал что-то. А на кой ему это надо? Можно подумать, кроме Кости и ребят его слушал кто-то ещё. Но ведь никого больше в Групповой не было. Значит, это всего лишь Костины домыслы. Но отчего же всё так тревожно? Ладно, сейчас лучше не думать об этом, сейчас главное – успокоиться и заснуть.

И сами, непрошеные, появились перед глазами бледно-синие круги, завертелись, задрожали в душном воздухе. Костя вдруг понял, что слеплены они из рыхлого скрипучего снега, хотя, если приглядеться, чем-то смахивают на колечки сигаретного дыма. Получается, дым и снег – одно и то же? И почему он не знал этого раньше?

Между тем кольца начали вытягиваться, сливаться и таять – и вдруг совсем исчезли. Осталось бесконечное снежное поле, и снег оказался не синим, а белым, даже с едва заметным желтоватым отливом, словно лимонный зефир. Снег неглубокий, рассыпчатый, и ногам вовсе не холодно, хотя Костя стоит босиком. Где-то вдали, по левую руку, чернеет изломанный край глухого древнего леса. А солнце то выныривает из-за туч, то снова прячется в серых клочьях небесной ваты.

Место было знакомое. Костя уже не раз попадал сюда. Значит, скоро появится тот, Белый. Теперь он уже не мог вспомнить, откуда взялось такое прозвище. Но иначе его никак и не назовёшь. Белый – он и есть Белый, непонятный Костин мучитель. И негде от него спрятаться, и некуда бежать, везде поле. Придётся ждать.