Мужчина и женщина переглянулись. Рядом кто-то всхлипывал. Явсе-таки подняла голову и огляделась. Мы в гостиной, в доме хлопают двери,ходят люди. В соседнем кресле сидит Софья Сергеевна, волосы растрепаны, лицобледное до синевы. Возле камина парень с дредами, обхватил себя руками за плечии нервно вздрагивает.

– Вика? – повторила я.

– Изабеллочка, – пробормотала Софья Сергеевна. –Что же это... всех убили, всех... никого не пожалели... – Она залиласьслезами, а я попробовала сесть.

Где-то через полчаса я окончательно пришла в себя. И узнала:все пятеро членов семьи Мамоновых были убиты ночью в своих спальнях. Наверное,до конца я в это так и не поверила. Сидела на диване, пялясь в пустоту подхмурым взглядом мужчины, который задал мне вопрос:

– Вам есть где остановиться?

– Да, – кивнула я, испытывая дурацкую надежду, что всееще можно как-то изменить, переиграть. Отыскать дверь, через которую я вернусьв привычную жизнь. Глупость, конечно. Но поверить в то, что произошло, было ещетруднее.

– На вопросы сможете ответить?

Врач покачала головой, я заметила это и кивнула:

– Смогу.

– Вам повезло, – вдруг сказал мужчина. – Вы спалина третьем этаже, убийца туда не поднялся. Скорее всего, он не догадывался овашем присутствии. Вы слышали что-нибудь ночью?

– Роза, – пробормотала я. – У меня на подушкеутром лежала роза.

– Да, мы видели.

– Роза, – сцепив зубы, чтобы не разреветься, повторилая.

– Что вы хотите сказать?

– Я уколола палец.

– Бесполезно, – вновь покачала головой женщина. –Вам придется подождать, когда она немного успокоится.

– Пять трупов, она находилась в доме, должна же она былахоть что-нибудь слышать. Эта сволочь расхаживала здесь...

– Вам самому не мешает успокоиться, – строго заметилаженщина.

В этот момент в холле раздался знакомый голос:

– Пропустите меня, немедленно пропустите, я имею право, таммоя племянница. – И вслед за этим в комнате появился мой дядя. –Белка, – пробормотал он, замерев у входа, потом сделал несколько шагов,схватил меня за плечи, прижал к себе. – Слава богу, – шептал он,гладя мою спину. – Слава богу...

– Этого не может быть, – в ответ сказала я. И намгновение мне опять захотелось оказаться в спасительном бесчувствии, а вслед заэтим пришел страх, от которого накатывала тошнота, потому что я поняла: в этуночь я могла умереть, и сейчас мой труп выносили бы на носилках из спальни.

Первая неделя после похорон осталась в памяти чередойтоскливых дней, где были бесконечные разговоры, по большей части бессмысленные.Временами я самой себе казалась зрителем пьесы абсурда. Я действительно скореебыла зрителем...

На похороны собралось огромное количество людей, и я, будтосо стороны, видела себя бредущей в толпе, в черном платье, с черной лентой вволосах и букетом белых лилий, которые так любила Вика. Рядом со мной шли Настя,Толик и Кеша, но и они в тот момент казались мне какими-то ненастоящими, точноэто были не они сами, а актеры, исполнявшие их роль. А кто-то исполнял мою.Иногда удачно, иногда не очень. Должно быть, это последствие шока, думала я,время пройдет, и все встанет на свои места, по крайней мере, так уверял дядяЛева.

– Все проходит, девочка, – повторял он. – В этомтрагедия, но в этом и спасение. Когда погибли твои родители... когда все онипогибли... – Он вздыхал и качал головой, не в силах продолжать. Я согласнокивала. Конечно, он прав. В моей жизни уже была страшная трагедия: сначалапогиб мой младший брат, а потом в одну ночь я лишилась отца, матери и старшегобрата. Они погибли во время прогулки на катере. Что тогда произошло, толкомникто не знал, катер затонул, и ни его, ни тел моих родных так и не смоглинайти. Но тогда мне не было и пяти лет.

Я совсем не помнила отца и очень смутно мать. Более-менееотчетливые воспоминания относились к тому моменту, когда я начала ходить вшколу. Я знала, что я сирота, и понимала, что это плохо, потому что окружающиежалели меня, но несчастной себя не чувствовала. Тогда мы разминулись сосмертью, а в этот раз она явилась во всей своей неприглядности: брызгами кровии мозга на шелковой наволочке. Я хотела верить своему дяде, но сомневалась, чтокогда-нибудь смогу думать о гибели Вики спокойно.

Само по себе это убийство было так ужасно, что всеостальное: кто убил, по какой причине, для меня уже не имело значения. Покрайней мере, не об этом я думала. Хотя вокруг только и говорили о жуткомпреступлении и строили предположения. Оно всех потрясло своей жестокостью, идаже маньяк, который наводил страх на город всего несколько дней назад,казалось, был забыт.

В газетах и по телевизору давались скупые сообщения,заканчивающиеся фразой «ведется следствие», зато на любой остановке троллейбусаможно было услышать леденящие душу подробности, чаще всего фантастические.Город гудел, обрастал слухами и домыслами. И мне в них отводилось далеко непоследнее место, однако это меньше всего меня волновало.

Я жила у дяди и, если не считать бесед со следователем, малос кем виделась и почти ни с кем не разговаривала. Дядя Лева, мудро рассудив,что меня лучше всего оставить в покое, заглядывая в мою комнату, по большейчасти тоже молчал.

Как-то вечером, сидя возле окна, я в который раз вспоминалао прощальном подарке Вики, о розе, которую она оставила на моей подушке. Мнехотелось верить, что цветок оставила именно она, хотя я подозревала, что скореевсего это не так. Я думала о Вике, о ее свадьбе, которая превратилась впохороны с невестой в белом платье в закрытом гробу, и беззвучно рыдала. Вкомнату вошел дядя Лева, постоял у двери и со вздохом сказал:

– Ты не должна поддаваться унынию, слышишь? Иногдаприходится заставлять себя жить привычной жизнью...

– Я все думаю, – повернувшись к нему, сказала я. –Зачем он это сделал?

– Зачем убил?

– Нет, зачем он накрыл ее свадебным платьем? Это было... этотак жестоко... какая-то насмешка, издевка... разве мало того, что он в неевыстрелил? Кем же надо быть, чтобы сотворить такое?

– Твоя мать говорила, что к подобным типам нельзя подходитьс человеческими мерками, потому что тот, кто это сделал, не человек.

– Да? И кто же он? – усмехнулась я.