— Будьте так добры, месье Мартин, принесите оставшуюся часть жокейского костюма Робби… — она метнула уничтожающий взгляд на заднюю дверь, задрапированную занавеской, — и обязательно включите стоимость костюма этого жуткого человека в мой счет.

В карете она увидела Робби, который притулился на самом краешке сиденья, готовый в любую минуту броситься к дверце. Хардвелл буравил его сердитым взглядом, угрожающе скрестив руки на груди.

— Что он натворил на этот раз? — строго вопросил опекун, когда девушка села рядом с Робби. Она строго посмотрела на своего юного кузена. Робби покраснел и откинул со лба клок взмокших волос.

— Что? — спросил он встревоженно. — Я ничего не сделал…

— Что-то все-таки сделал, — уточнила Даймонд. — Причем нарочно.

— Опять телефон? — Хардвелл грозно поднял брови. — Если он опять звонил мэру или клеркам в банк…

— Нет, Робби не звонил по телефону, — произнесла Даймонд, наблюдая, как съежился Робби. В его ясных голубых глазах, светившихся мальчишеской бравадой и озорством, явно проглядывал страх. Ну почему только она одна видит в нем это? Только она одна понимает, как сильно он нуждается в любви? — Просто в примерочных упало несколько ширм.

— Я… не хотел. — Робби поднял голову и умоляюще посмотрел на нее. — Я просто толкнул одну, а она полетела и свалила другую… А та свалила третью…

Хардвелл зажмурился и застонал.

— О Боже! Теперь я несколько месяцев не покажусь в «Мартин и Савой». Сначала банк, потом кабинет мэра, потом мелочная лавка, а теперь ателье. Черт возьми, скоро я стану изгоем во всех порядочных заведениях Балтимора!

— Ты устроил настоящий кавардак, Робби, — сказала девушка, не обращая внимания на жалобы Хардвелла. — Этого человека ударило по голове. Ему, наверное, было очень больно.

— Я не хотел, — повторил Робби, отпрянув назад и сгорбившись. — Вам не надо было слушать этого негодяя…

— Речь идет не о его поведении, а о твоем. — Даймонд нагнулась к мальчику. — Когда мы приедем домой, ты сразу же отправишься в свою комнату и подумаешь обо всем, что случилось. Надеюсь, тебе будет что сказать мне перед ужином.

Робби взглянул на Хардвелла, который сидел насупившись, еще раз посмотрел на Даймонд, мгновение помолчал и кивнул.

Он подобрал ноги на мягкое бархатное сиденье и скрестил их по-индейски. Даймонд подняла голову и увидела, что Хардвелл смотрит на нее взглядом, полным сочувствия и печали.

— У тебя слишком мягкое сердце, милая девочка, — сказал он. — Помяни мое слово: когда-нибудь это принесет тебе большие неприятности.

Даймонд вызывающе вздернула подбородок и перевела взгляд в окно. Указатели Балтимора закончились, сменившись пышными изумрудными полями молодой пшеницы и зрелого овса. Она рассматривала знакомые места. Темные ароматные поля начали перемежаться с садами цветущих яблонь, слив и груш. Это было ее любимое время года, полное обещания и… приближающегося топота лошадиных копыт.

Какой-то всадник окликнул их кучера, и, судя по тому, как охотно старый Нед остановил лошадей, всадник знакомый. Хардвелл и Робби тут же припали к окнам кареты.

— Привет! — В оконце экипажа показалась приподнятая шляпа-цилиндр, а затем мужчина, одетый в строгий жокейский костюм. — Черт возьми, наконец-то я вас догнал!

— Морган Кенвуд! — Лицо Хардвелла просияло. — Вы вернулись!

— Здравствуйте, мистер Хамфри. — Высокий симпатичный мужчина снова тронул свою шляпу. — Добрый день, Даймонд.

— Морган! — Даймонд вымученно улыбнулась. — Не ожидала, что ты так рано вернешься! Я думала, ты пробудешь там еще несколько недель.

— Как Ирландия? Достали породистых лошадей? — с интересом спросил Хардвелл, приглашающим жестом распахивая дверцу кареты,

— А как же! — Морган Кенвуд без колебаний спешился, привязал свою лошадь к их карете и хотел сесть в нее, но столкнулся с неожиданным препятствием: на сиденье рядом с Даймонд сидел Робби, скрестив руки и ноги. Мальчик в упор смотрел на пришельца, явно не собираясь сдавать своих позиций.

— Так-так. И кто же это такой? — спросил Морган, нахмурившись.

— Кузен Даймонд, — ответил Хардвелл, молча дав Робби знак рукой, чтобы тот освободил сиденье и сел рядом с ним. — Он пришел к нам жить сразу после вашего отъезда.

Мальчик не шелохнулся, и Морган с трудом пробрался мимо него, чтобы занять место рядом с Даймонд. Она резко схватила своего кузена за руку и подтащила к себе, усадив между собой и Морганом.

— Не забывай про хорошие манеры, Робби. Мистер Кенвуд только что вернулся из дальнего путешествия. — Она подняла голову и взглянула на Моргана — черный жокейский сюртук, холодные серые глаза, слащавая улыбка. — Когда ты приехал?

— Вчера вечером. — Он обернулся к девушке. — И сразу подумал о Грейсмонте. И о тебе.

— Так что там Ирландия? — не унимался Хардвелл. — Есть что-нибудь стоящее?

Морган улыбнулся.

— Ирландия — просто клад. Беда лишь в том, что ирландцы оценивают своих животных соответственно. Но мне все же удалось купить с полдюжины лошадей, они существенно улучшат нашу породу.

— И когда же они прибудут? — Хардвелл радостно потер руки.

— Я привез их с собой. В это время года трудно пересекать границу, и я решил не рисковать с моими красавцами. К тому же торопился вернуться… — он откинулся назад и в упор посмотрел на девушку, — ко дню рождения Даймонд.

К ее дню рождения! Всего через четыре недели ей исполнится двадцать три года и она получит окончательный доступ к отцовскому наследству. К сожалению, Морган и все жители Балтимора были в курсе, что значит для нее наступление двадцать третьего дня рождения. В ее руках окажется еще более фантастическое состояние, чем сейчас. Кучи, груды денег. Огромные да неприличия. А на сладкое слетятся и пчелки. Женихи, от которых у нее уже сейчас нет отбоя, сплотят свои ряды. Она уже дала несколько обещаний… в том числе и Моргану.

Когда она опять посмотрела на элегантную фигуру Моргана и прочла в его глазах намерение напомнить ей об этом обещании, Даймонд поняла: «большие неприятности», которые только что пророчил ей Хардвелл, уже не за горами.

Звонок на двери ателье был тихим бренчанием, но оно сумело вырвать Беара Макквайда из плена эмоций, в котором он находился с тех пор, как мама мальчика пригвоздила его к месту своим взглядом — ледяным, как январский ручей в Монтане. Он чихнул, оглядел свой пыльный недошитый вечерний пиджак и снова чихнул, не в силах сосредоточиться. Перед его мысленным взором сверкали голубые глаза, мечущие молнии, на прекрасном бледном лице. Только что он стоял здесь, смотрел на нее… и чувствовал, как разум и воля покидают его бренное тело… захваченные в тиски…

Он покрутил головой, желая собраться с мыслями. Странно, как крепко запала в его голодную душу эта поразительная женщина. Беар снова нащупал шишку на голове, вздохнул и сказал себе, что удар ширмой, должно быть, подействовал на его рассудок сильней, чем он предполагал. Наверное, ему надо радоваться, что не потерял сознание. Гадкий мальчишка!