Оставляли без внимания подьячие и челобитные серьёзными просьбами — зачем государю лишняя докука? Есть его наместники, пусть они и решают, рассудили подьячие. Только жалобы на самих наместников и бояр-притеснителей откладывали в отдельную папку для доклада Адашеву. Пухла эта папка, а никому до неё не было интереса. Естественно, что постепенно и сами подьячие тоже стали относиться к своей работе спустя рукава. Они знали, что царь, Адашев и почти все приказы заняты преобразовательными проектами.

И в самом деле, на очереди реорганизация службы управления. И здесь Иван Грозный поддержал Адашева, предложившего отобрать тысячу самых лучших из детей боярских для высшей столичной знати, разделив их на три класса, или статьи, и в соответствии со статейностью наделить в ближнем Подмосковье поместьями. Эта новая аристократия основательно потеснит спесивых бояр и станет исполнять свои обязанности ревностно, ибо за нерадивость последуют наказания: на первый случай — понижение в статье, если же это не поможет — вон из тысячи. С потерей, само собой, поместья.

В этой реорганизации уже можно видеть зачатки опричнины. Не предполагал Алексей Адашев, что своими руками готовит себе и брату своему мучительную кончину.

Разделение на статьи так понравилось Ивану Грозному, что он велел этот же принцип применить и для реорганизации ратной службы. Не всех дворян, определённых в полковую службу, стричь под одну гребёнку, но каждому по его статье — определённый надел и определённые обязанности.

Получив такие указания, Поместный и Разрядный приказы быстро управились со своими уроками. Определили норму: с сотни четей пахотной земли дворянин выставляет на ратную службу для боев и походов одного конного ратника с запасным конём. Сам тоже выступает в поход. Вместо конника возможен денежный взнос. Вопрос оставался лишь в том, где и сколько дворян наделить поместьями.

Официальная московская летопись, подтверждают которую списки Разрядного приказа, сообщает такие данные о количестве уездных полковых дворян: по Суздалю — 636, по Можайску — 486, по Вязьме — 314... Список длинный, приводить его полностью, считаю, нет смысла, понятно и так, что основой войскового комплектования, особенно низового командного состава, стали дворяне, и это значительно увеличило мощь Вооружённых сил России. Лучше стала их организация. Всё это не замедлило сказаться на ратных успехах в борьбе с алчными соседями.

Алексей Адашев занимался проектами реорганизации системы управления страной и ратной службы, стараясь проводить свои идеи через Вселенские соборы (за 1550-1553 годы их было проведено шестнадцать), он успевал к тому же вести переговоры как с теми, кто лелеял захватнические устремления, так и с теми, кто стремился к дружбе с Россией, кто хотел с нею прибыльно торговать — вскоре стал руководителем Посольского приказа, выдающимся для своего времени дипломатом. Брат его, Даниил, тем временем стяжал славу храброго и удачливого ратника в сечах с набегами крымцев и казанцев, стремительно повышаясь в чинах. Недоброжелатели, считавшие Адашевых выскочками по случаю, злословили, будто Даниил не храбр, а труслив, да и не так умён, как его превозносят, а его тянет за уши старший брат, ставший любимцем царя.

Конечно, поддержку Алексея исключить полностью нельзя, но не Алексей же сражался с ворогами за Даниила, выказывая невероятную храбрость и завидную сноровку. Не без замолвленного слова, можно думать, обошлось и назначение Даниила Адашева первым воеводой московской рати, посланной на Дон. Однако разве это назначение стало обузным?

Отношения с Крымом в этот период накалились донельзя. Переговорными усилиями Алексея Адашева удалось посадить на казанский престол сторонника Москвы Шаха-Али[11]. Хан Девлет-Гирей[12] не мог смириться с потерей влияния на Казань и усилил набеги на южные российские земли. Более того, вступив в союз с ногаями, Девлет-Гирей, при поддержке Османской империи, собрал до сотни тысяч всадников и выступил в поход в самом начале зимы, выбор времени был необычен для татар. Хан вовсе не думал, что за его действиями пристально следят князья порубежных вотчин, снабжая сведениями Ивана Грозного.

Надеясь на успех, Девлет-Гирей начал наступление не в одиночку — он приказал своему сыну Махмуд-Гирею идти к Рязани, улану Мухамеду — к Туле, ногаям и улану Ширинскому — на Каширу. Огромное войско тремя языками подступило к реке Мече, но предводители похода сведали, что русские не распустили свои полки по домам до весны, как это обычно делали, что князь Шереметев с несколькими полками находился в Белёве, а князь Воротынский стоит (тоже с несколькими полками) в Туле. Но сведения те были устаревшими: воеводы Иван Шереметев и Михаил Воротынский уже обходили справа и слева войско Девлет-Гирея, и когда крымцы узнали об этом, было поздно. Стотысячное войско захватчиков, застигнутое врасплох, было разбито наголову.

Как повествует московский летописец, Девлет-Гирей бежал назад, поморив не только остатки лошадей, но и людей.

Пользуясь столь значительным ослаблением крымского войска, глава донских казаков князь Вишневецкий, вступивший в союз с Иваном Грозным, под Перекопом разбил улусы ногаев, которые ушли в поход с Девлет-Гиреем, захватили тысячи пленных и тысяч пятнадцать коней, затем казаки взяли штурмом сильную крепость Азов, которую обороняли не только крымские татары, но и турки.

Взять-то взяли, а как удержать крепость малыми силами, какими располагал князь Вишневецкий, ведь хан Крымский и султан Османской империи решили во что бы то ни стало отбить крепость. Князь Вишневецкий запросил у Ивана Грозного помощь, и тот не отказал в ней: восемь тысяч детей боярских, казаков и стрельцов во главе с Даниилом Адашевым спешно двинулись к Дону.

Чётких и строгих инструкций Даниил Адашев от Разрядного приказа, тем более от самого государя не получил, поэтому мог действовать по своему разумению, а он считал, как все разумные воеводы, что для победы важно не обороняться (подобный тактический приём хорош при необходимости), а наступать. Он послал к Вишневецкому гонца с тайным ото всех словом о намерении не пополнить гарнизон обороняющих крепость, а провести дерзкий налёт на сам Крым, что станет лучшей помощью защитникам удерживаемого ими Азова.

Операция прошла более чем удачно. Её красноречиво, хотя и кратко, описывает историк Карамзин:

«С осмью тысячами воинов он сел близ Кременчуга на ладии, им самим построенные в сих, тогда ненаселённых местах, спустился к устью Днепра, взял два корабля на море и пристал к Тавриде. Сделалась неописанная тревога во всех улусах; кричали: «Русские! Русские! и царь с ними!», уходили в горы, прятались в дебрях. Хан трепетал в ужасе, звал воинов, видел только беглецов — и более двух недель Адашев на свободе громил западную часть полуострова, жёг юрты, хватал стада и людей, освобождая российских и литовских пленников. Наполнив ладии добычею, он с торжеством возвратился к Очакову. В числе пленников, взятых на кораблях и в улусах, находились турки: Адашев послал их к пашам очаковским, велев им сказать, что царь воевал землю своего злодея, Девлет-Гирея, а не султана, кому всегда хочет быть другом. Паши сами выехали к нему с дарами, славя его мужество и добрую приязнь Иоаннову к Солиману. Между тем хан опомнился: узнал о малых силах неприятеля и гнался берегом за Адашевым, который медленно плыл вверх Днепра, стрелял в татар, миновал пороги и стал у Монастырского острова, готовый к битве; но Девлет-Гирей, опасаясь нового стыда, с малодушною злобою обратился назад.