Энтони окончил институт и после практики в Америке основал свою международную компанию со штаб-квартирой в Кливленде. Благодаря многочисленным семейным связям в Корее, Тайване, Японии и Гонконге он без труда наладил бизнес в Южной Азии и вплотную занялся развитием металлообрабатывающей промышленности. По работе ему приходилось много путешествовать. Неважно, был ли он дома или в дороге, Энтони продолжал вести себя как — его собственные слова — обжора. «Я толстел, — рассказывал он. — Однако в Гонконге у меня был свой портной, который шил мне новый костюм для каждой поездки, так что у меня не было возможности обратить внимание, что старые на мне уже не застегиваются».

В канун нового, 1987 года, когда Энтони было 58 лет, он вместе со своей женой Джозин забронировал двухдневное пребывание в отеле. В программе — ужин и танцы. Обычно он с удовольствием предавался подобным занятиям, но в этот раз чувствовал себя уставшим, перегруженным и слабым. Также он испытывал сильные давящие боли за грудиной. На следующее утро, по его словам, он почувствовал в груди глухой удар, и жена настояла, чтобы он отправился в Клинику Кливленда на обследование.

После снятия электрокардиограммы во время нагрузочного теста, который пришлось остановить из-за анормальных показаний, и ангиограммы Энтони была назначена сложная операция по аортокоронарному шунтированию, после которой он отправился домой приходить в форму, однако был невероятно испуган, боялся даже шевелиться. На фоне всего этого у Энтони начала развиваться глубочайшая депрессия. Его близкие решили обратиться за помощью к психологу. «Я винил себя за то, что сделал со своим организмом, — вспоминает Энтони. — Мне хотелось узнать, что вызвало у меня эту болезнь и как положить ей конец». Выслушав его рассказ, психолог рассказал ему о работающем в здании враче по имени Эссельстин, чья новая программа могла бы его заинтересовать.

Когда Энтони рассказал своему кардиологу, что собирается со мной встретиться, тот запротестовал. «Эссельстин не кардиолог, — заявил он. — Если вы пойдете к нему, то можете ко мне не возвращаться». Энтони был вне себя от гнева. «Мне хотелось узнать причину, а врач был так отрицательно настроен по этому поводу. Поэтому я отказался от его услуг и отправился к Эссельстину сам». По словам жены Энтони, «он потерял всяческую надежду. Ему хотелось предпринять хоть что-нибудь, что было в его силах».

Далеко не все мои пациенты сразу прониклись предложенной программой. Возьмем, например, Эвелин Освик — единственную женщину в моей группе. Ей было 53 года, когда она впервые столкнулась с проблемами сердечно-сосудистой системы. Она вместе со своим мужем Хэнком отвезла дочку в колледж и, когда они поднимались на второй этаж общежития, внезапно начала задыхаться. «Я очень испугалась, так как у моей мамы были проблемы с сердцем, а мой брат умер от сердечного приступа вскоре после того, как ему стукнуло 50», — говорит она. Тогда она решила сходить в Клинику Кливленда на обследование. Она лихо крутила педали велотренажера во время нагрузочного теста и не испытывала при этом никаких болевых ощущений. Однако внезапно врач начал кричать: «У вас сердечный приступ! У вас сердечный приступ!» Уже на следующий день ей сделали тройное коронарное шунтирование.

На протяжении следующих пяти лет после операции Эвелин, преподававшая ораторское искусство в Университете Джона Кэрролла в Кливленде, продолжала питаться своими любимыми блюдами. Однако в какой-то момент она поняла, что чувствует себя не очень хорошо. «У меня не было пугающих болей, однако немного побаливала левая рука», — рассказывала Эвелин. Неприятные ощущения не проходили, и в конечном счете она решила снова обратиться в клинику. Хэнк тогда уехал из города по делам, так что она попросила свою дочку сходить вместе с ней. Когда она легла на стол для обследования, врач тут же закричал: «У нее сердечный приступ!» («Опять эта ужасная фраза!» — восклицает Эвелин.) Ее в срочном порядке доставили в комнату для проведения ангиографии, когда она внезапно начала задыхаться.

Врачи сказали Эвелин, что они ничем не могут ей помочь. Об операции, сказали они, не может быть и речи. Тогда один из врачей упомянул некоего доктора из клиники, проводящего какое-то исследование, после чего Эвелин мне позвонила, чтобы договориться о встрече. Я подробно рассказал ей о своей диетической программе.

Эвелин отчетливо помнит, как она на это отреагировала: «Ни за что! Я была непреклонна. Я обожала шоколадные конфеты, кексы, пироги и банановые сплиты. Вредная пища была моей любимой. А теперь он говорит, что мне придется отказаться от всего, что мне так нравится. Да я ни за что на свете не смогу этого сделать».

После того как она провела в больнице несколько дней кряду, доктор сказал Эвелин: «Отправляйтесь домой. Купите кресло-качалку». Эвелин помнит, что она ему на это ответила: «Значит, я должна купить кресло-качалку и качаться на нем, пока не помру?» На что врач довольно дружелюбно ответил: «Это я и хотел сказать». Эвелин восприняла его слова следующим образом: ей предложили отправиться домой и ждать своего конца.

Так она и сделала. На протяжении нескольких дней они вместе с Хэнком обсуждали сложившуюся ситуацию. Чем больше они разговаривали, тем больше Эвелин понимала, что ей нужно поменять свое отношение. «Мне было 58, — вспоминает она. — Мы с Хэнком были на пике наших жизней. Когда мы только начали жить вместе, у нас не было ничего. Теперь же у нас было все, о чем мы только могли мечтать. Я не собиралась умереть, чтобы Хэнк женился на ком-нибудь другом. Умереть и оставить все эти деньги для другой женщины? Ни за что на свете. Затем Хэнк рассмеялся, я рассмеялась в ответ и сказала: «Что ж, тогда нам, пожалуй, стоит повидаться с доктором Эссельстином».

Когда Эвелин зашла ко мне в кабинет, я сказал ей правду: после нашей встречи в больнице я был уверен, что больше никогда ее не увижу. Я был несказанно рад тому, что оказался не прав.

Джим Труссо, самый молодой участник нашей группы, тоже удивил меня не на шутку. Поначалу я был практически уверен в том, что у него не получится придерживаться моей программы. Свой первый сердечный приступ Джим перенес уже в 34 года. Одним воскресным днем он мыл свою машину, как вдруг почувствовал, что задыхается. Поначалу он решил, что это всего лишь очередной приступ бронхита. На следующий день он сидел на собрании в начальной школе, директором которой являлся, как вдруг почувствовал давящую боль у себя в груди. Тогда он решил сходить в больницу за каким-нибудь лекарством, которое помогло бы ему справиться с этим злосчастным «бронхитом».

Еще до того, как ему сообщили диагноз, он уже начал подозревать, что с ним случилось что-то по-настоящему серьезное. «В те времена кардиограммы записывались на смотанные в рулоны ленты, — вспоминает Джим. — Невысокая миленькая медсестричка вышла из комнаты, позабыв оторвать кусок ленты с моей кардиограммой, и рулон начал разматываться, оставляя за ней бумажный след вплоть до двери в реанимацию». Как и следовало ожидать, показания кардиограммы Джима говорили о том, что ему требуется зондирование.

В ходе этой процедуры врач обнаружил, что Джим перенес обширный сердечный приступ, и сообщил, что повреждение сердечной мышцы слишком серьезное для того, чтобы проводить операцию. Никто тогда не поведал Джиму всей правды, однако один из врачей все-таки сказал его жене Сью, что ее мужу осталось не так много времени и что ей имеет смысл вернуться на работу в школу учителем, чтобы прокормить двух малолетних детей.