— Трое неразлучных, — улыбнулась Исет.

Я отметила, что она и говорить пытается, как Хенуттауи. Исет приблизилась к нам. Откуда у нее деньги на украшенные драгоценными камнями сандалии? Все средства, оставленные ей матерью, давно истрачены на обучение.

— Что это у вас? — Исет разглядывала меч, который я успела вернуть Рамсесу.

— Клинок, — объяснил Рамсес. — Хочешь посмотреть? Думаю показать Аше и Нефертари, как он рубит.

Исет сделала милую гримаску.

— Виночерпий уже разлил вино.

Рамсеса волновал аромат благовоний Исет, привлекала близость девушки. Ее туника подчеркивала все изгибы тела, и под тканью просвечивала грудь, красиво разрисованная хной. На шее у Исет блестело ожерелье из золота и сердолика — украшение царицы Туйи. Царица, которая знает, что мы с Рамсесом друзья с самых пеленок, подарила свое любимое ожерелье Исет!

Рамсес посмотрел на меня и Ашу.

— В другой раз покажешь, — пришел ему на выручку Аша.

Исет взяла Рамсеса под руку, и они удалились.

— Видел на ней ожерелье? — спросила я Ашу.

— Драгоценности царицы Туйи, — со вздохом ответил он.

— Почему Рамсес выбрал себе такую жену? Она, конечно, красивая. Только какой в этом смысл, если она не знает языка хеттов и даже не умеет писать клинописью?

— Смысл в том, что фараону нужна супруга, — мрачно сказал Аша. — Знаешь, а ведь он мог выбрать тебя, если бы не твои родные.

У меня вдруг перехватило дыхание, словно кто-то сильно ударил в грудь.

Вслед за Ашой я отправилась в Большой зал. В тот вечер объявили о женитьбе Рамсеса, и мне казалось, я теряю что-то такое, чего больше никогда не обрету.

У Исет не было родителей, которые радовались бы ее торжеству. Отца ее никто не знал, и ее мать, если бы не умерла родами, жила бы в великом позоре. И потому глашатай объявил имя ее бабки — той самой, которая раньше жила в гареме фараона Хоремхеба и вырастила Исет. Бабка уже год как умерла, но глашатай мог назвать только это имя.

Когда обед кончился, я вернулась в свои покои и села за эбеновый столик, что принадлежал еще моей матери. Мерит вытерла у меня с глаз сурьму, а с губ — охру и протянула мне ароматическую палочку. Я опустилась на колени перед наосом[22]моей матери. Большие наосы делаются из гранита, спереди они открываются, внутрь помещают статую бога, а еще в них есть специальная полочка для сжигания благовоний. У меня был маленький деревянный наос. Он принадлежал моей матери, еще когда она была девочкой, а раньше, наверное, и ее матери. Я встала на колени и вспомнила, что за деревянными дверцами — статуя богини Мут[23], в честь которой назвали мою мать. Богиня с головой кошки смотрела, как я смаргиваю слезы с ресниц.

— А если бы матушка не умерла? — спросила я у Мерит.

Няня присела на край постели.

— Не знаю, госпожа. Не забывай: твоей матери довелось многое пережить. Все, кого она любила, погибли в огне.

Часть Малькаты, пострадавшую от пожара, так и не восстановили. Во дворе все еще оставались почерневшие камни, обломки обгоревших деревянных столов, обвитые виноградными лозами и заросшие сорной травой. В возрасте семи лет я упросила Мерит отвести меня туда; я стояла, замерев, и пыталась представить, где был мой отец, когда вспыхнул пожар. Мерит сказала, что загорелось из-за опрокинувшегося масляного светильника, но мне как-то раз удалось подслушать разговор визирей. Речь шла о каких-то темных делах, о заговоре с целью убить моего деда, фараона Эйе. За этими стенами в пламени погибла вся моя семья: брат, отец, дед и его жена — царица. В живых осталась только мать — она вышла погулять в парке. Узнав о гибели фараона, полководец Хоремхеб явился во дворец вместе со своим войском и заставил ее выйти за него замуж. Мать была единственной ниточкой, ведущей к трону. Интересно, мучила ли Хоремхеба совесть, когда Мутноджмет отправилась в объятия Осириса с именем моего отца на устах? Я часто думала о ее последних днях. Как раз в тот миг, когда бог Хнум[24]вылепливал на гончарном круге мое ка[25], ка моей матери отлетело навеки.

Я оглянулась на Мерит, грустно смотревшую на меня. Она не любила, когда я спрашивала о матери, но отвечать не отказывалась.

— А перед смертью, — продолжала я расспросы, хотя давно знала ответ, — кого она звала?

Лицо Мерит стало еще серьезнее.

— Твоего отца. И…

Я повернулась к няне, позабыв об ароматической палочке.

— И?

— И свою сестру.

Я удивленно взглянула на Мерит.

— Раньше ты не говорила.

— Потому что нечего тебе тут знать, — быстро сказала она.

— А она правда была еретичкой?

— Госпожа!..

Я поняла, что Мерит хочет замять разговор, и уверенно кивнула.

— Меня назвали в честь Нефертити. Моя мать не могла считать ее вероотступницей.

Во дворце не произносили имя Нефертити, и Мерит поджала губы. Она развела руками, глядя куда-то вдаль.

— Вероотступницей была не столько царица, сколько ее муж.

— Эхнатон?

Мерит замялась.

— Да. Он запретил поклоняться богам, разрушил храм Амона и заменил статуи Ра своими собственными.

— А моя тетка?

— Она все улицы заполнила своими изображениями.

— Вместо изображений богов?

— Да.

— Тогда где же они? Я ничего подобного не видела.

— Ясное дело, не видела. — Мерит поднялась. — Все, что ей принадлежало, уничтожили.

— Даже имя моей матери, — сказала я и повернулась к наосу.

Дымок от благовоний плыл над лицом богини. Когда умерла моя мать, Хоремхеб забрал все.

— Можно подумать, я родилась на свет без акху и у меня вообще не было предков. Знаешь, — доверительно сообщила я, — в эддубе правление Нефертити вообще не изучают. И правление фараона Эйе, и Тутанхамона.

Мерит кивнула.

— Хоремхеб стер из свитков их имена.