— Что за… — Стриж затряс рукой, пытаясь сбросить проклятую цацку, но медальон продолжил охлаждаться, обжигая не хуже огня.

Хотелось орать от боли, но из горла вырвался лишь сдавленный хрип. Тело скрутило судорогой, Лёха упал в траву и мог лишь с ужасом наблюдать, как медальон погружается в ладонь, словно нож в масло.

А потом в уши врезался тот самый инфернальный звук, с которого началась атака на лагерь. Перед тем, как сознание угасло, Стриж успел подумать о том, как бездарно завершилась его короткая вторая жизнь.

В этот раз тоже не было ни жемчужных врат, ни апостола Петра. Лёху трясли, как грушу, периодически отвешивая пощёчины.

— Деспиэрта, гринго![9] — в голосе Мии смешались тревога и злость.

С трудом разлепив внезапно ставшие тяжёлыми веки, Стриж убедился, что чёртов Галилей прав — Земля вертится. Причём под лихим углом и с бешеной скоростью. К счастью, приступ головокружения прошёл до того, как вестибулярный аппарат в союзе с желудком решили выразить свой протест подобным издевательствам.

— Да не тряси ты меня, женщина… — Лёха стряхнул с плеч руки Мии и кое-как принял вертикальное положение. — Ох…

Встряхнувшись, словно вылезший из воды пёс, Стриж оглядел свою руку и выругался: на ладони красовалось изображение трижды клятого амулета. Золотые линии складывались в знакомый рисунок пентаграммы, а его качество вызвало бы зависть у любого тату-мастера. И холод… Лёха так не мёрз ночью, под непрекращающимся дождём, как сейчас, под припекающим солнышком.

— Ну и что это за срань? — вслух задал Стриж риторический вопрос и тут же крикнул Мие. — Не трогай!

Та как раз протянула руку к выпавшему из шкатулки браслету. На её недоумённый взгляд — мол, чего орёшь, болезный? — Лёха сжатым кулаком указал на браслет, обозначая опасность, исходящую от предмета.

Девушка посмотрела на него, как на умалишённого, но руку от украшения убрала и выжидательно выгнула бровь. Стриж кулаком указал на шкатулку, затем продемонстрировал Мие «татуировку» и трижды хлопнул ладонью с оттопыренным большим пальцем по груди — «ранен», — объясняя причину своей отключки. Та перевела взгляд с безобидных побрякушек на Лёху, затем обратно и отошла на пару шагов от неожиданно-опасных предметов.

Её попытка осмотра особых результатов не принесла, хотя прикосновения тёплых, почти горячих рук оказались очень приятны. Стрижу было холодно с того самого мига, как он очнулся и сейчас испытывал острое желание выкинуть девчонку с тёплого лежака, улечься на прогретые камни и потребовать с магички ответа на главный вопрос последних суток: «Какого хрена вообще просиходит?!».

А ещё он бы многое отдал за возможность прижаться к горячей эльфийке и укутаться в сухое одеяло. Вот только одеяла у него не было, да и Миа вряд ли оценит его порыв. Она как раз закончила оттягивать ему веки, осматривая глаза, растерянно развела руками, демонстрируя полное непонимание происходящего, и уселась на ствол поваленного сухого дерева.

К изумлению Стрижа, эльфийка опустила руку в траву, подняла птичью тушку и принялась задумчиво её ощипывать. Лёха щёлкнул пальцами, привлекая внимание, показал на птицу, напомнившую ему фазана, и скорчил вопросительную физиономию — мол, как удалось добыть? Его мимические потуги Миа истолковала верно. Отложив добычу, она продемонстрировала пращу, сплетённую из его же волос.

— Ну ни хера себе вас выживанию обучают, — восхитился Стриж, на минуту забыв даже о своих неприятностях.

Немного понаблюдав за умело ощипывающей добычу Мией, он подошёл к спящей девчонке и легонько похлопал её по щекам. Та вяло заворочалась и натянула плащ по самую макушку, прячась от назойливой помехи.

Лёха на секунду замер, борясь с нахлынувшей тоской: точно так же реагировала на побудку его младшая сестра. Ровесница этой вот соплюхи, наверное. Стриж как раз должен был вернуться из командировки к её школьному выпускному.

— Потом сопли пораспускаю, — зашипел сам на себя Лёха.

Не получилось. Стриж сел рядом с девчонкой и уставился в землю. Сейчас, когда схлынуло напряжение, перед ним отчётливо раскрылась глубина задницы, в которую он угодил. Вся его прошлая жизнь закончилась. Командировки, служба, дом — всё, Стриж, забудь и выкинь. Даже тушка твоя бренная — и та осталась чёрти где. Если вообще осталась после взрыва.

Стриж взглянул на Мию. Вот кого происходящее, похоже, не выбило из колеи: сидит себе, птаху ощипывает.

Невозмутимое спокойствие девушки помогло Лёхе собраться. Он жив — это сейчас главное. Все остальные вопросы решаются по ходу дела. Не исключено, что есть шанс вернуться домой. Ну а пока чтобы выжить, нужно разобраться в происходящем.

— Харэ ныть, — Стриж встряхнулся и принялся тормошить девчонку, предусмотрительно держась вне досягаемости её рук. — Подъём, Спящая Красавица! Принца революционная толпа повесила, так что будим, чем имеем!

Успеха он добился только через пару минут. Девчонка походила на больного после наркоза: взгляд мутный, движения вялые, соображает явно с трудом.

Похоже, её всё же чем-то опоили в том шатре.

Когда наконец в голубых глазах беглянки появилось осмысленное выражение, она плотней завернулась в плащ и, стараясь скрыть дрожь в голосе, спросила:

— Почему я без одежды?

То, что обошлось без пиротехнического шоу, внушало умеренный оптимизм. А вот сам разговор не заладился. Выслушав ответ Мии, девчонка сказала:

— Я не понимаю язык пустотников.

Поймав подозрительный взгляд, Лёха верно истолковал его причину и отошёл к костру, взявшись за сооружение вертела из веток. Миа же демонстративно выжала край своей рубахи, затем указала на себя, на девчонку, и жестом показала, как снимает одежду.

Ответ девчонка явно поняла и успокоилась.

— Миа, — повторила «эльфийка» ритуал знакомства, ткнув пальцем сперва в себя, а затем в Лёху. — Алекс.

И вопросительно уставилась на незнакомку.

— Лаура из рода Лазурных Кречетов, — представилась та с таким достоинством, будто не сидела в лесу, укутанная лишь в плащ, а стояла на паркете в шелках и золоте. Впечатление немного портила лёгкая заторможенность, но с каждой минутой взгляд девчонки всё больше прояснялся.

Лёха раздражённо дёрнул щекой: меньше всего его сейчас интересовало имя туземки — были вопросы куда существеннее. Понять бы ещё, как их задать… Вот никогда он не любил игру «крокодил».

Истошный нечеловеческий визг буром ввинтился в мозг. Голова взорвалась дикой болью, мир завертелся перед глазами и Стриж понял, что падает прямо в костёр. Единственное, что он успел — выставить руку, чтобы не рухнуть лицом в пламя. А проклятый звук не умолкал, причиняя такую боль, что Стрижу хотелось вонзить нож себе в висок. Но тело не слушалось. Всё что Лёха мог — это смотреть на расплывчатое пятно перед глазами и чувствовать, как его волокут по мокрой земле.