— Уже август. Боюсь, что комнату не найти.

— Остановимся в отеле. Помнишь ту гостиницу в конце пляжа, рядом с сосновым бором?

— «Серые камни». Нет, «Черные камни»!

Они однажды обедали там, отмечая день рождения Жизель. Им подали огромную камбалу, и Жизель даже немного захмелела от выпитого муската.

Тони был очень доволен принятым решением. Таким образом он хоть на время избавится от Андре и Николя.

— И когда ты думаешь…

— Я скоро скажу тебе.

Чтобы назначить точную дату и быть уверенным в том, что он сможет уехать, было необходимо поговорить с братом. Тони и затеял этот поход в кино специально, чтобы увидеться с Венсаном. Он проехал мимо отеля «Путешественник» не останавливаясь и припарковался на улице Гамбетта, неподалеку от «Олимпии». На улице сразу можно было отличить парижан от местных жителей — по их походке, одежде, манере разглядывать освещенные витрины.

Они всегда брали одни и те же места на балконе. В антракте, после программы новостей, мультфильма и документального фильма он предложил:

— Не зайти ли нам к Венсану выпить по стаканчику пива?

На террасе почти все столики были заняты. Франсуаза отыскала для них один свободный и вытерла его полотенцем.

— Два пива, Франсуаза. Мой брат здесь?

— Он за стойкой, месье Тони.

В кафе, где свет казался желтоватым, завсегдатаи играли в карты. Тони видел их сотни раз на одном и том же месте, за их игрой наблюдали, комментируя ходы, одни и те же зрители.

— Ну что?

Брат ответил ему по-итальянски. Это случалось очень редко — родившись во Франции, они говорили на этом языке только с матерью, которая так и не освоила французский.

— Точно не знаю, что произошло, но кажется, все нормально. Он сидел здесь, на террасе…

— Знаю. Я видел его сверху.

— Через десять минут после твоего ухода она спустилась, совершенно спокойная, как будто ничего не произошло, прошла через кафе, бросив мне на ходу: «Поблагодарите свою жену от моего имени, Венсан…»

Она говорила достаточно громко, чтобы муж услышал ее. Затем так же спокойно и уверенно вышла из кафе, с сумочкой в руке. Уже почти повернув на улицу Гамбетта, она сделала вид, что только сейчас заметила Николя.

— Ты! Что ты здесь делаешь?

Она села за столик лицом к нему, и я не слышал остального разговора.

— Было похоже, что они ссорятся?

— Нет. В какой-то момент она открыла сумочку и спокойно начала пудриться и подкрашивать губы.

— А он как выглядел? — Трудно сказать. Ты когда-нибудь видел, как он смеется? По-моему, она выпуталась, но будь я на твоем месте… Жизель здесь?

— На террасе.

Венсан пошел с ней поздороваться. Было тепло, небо было ясное. Экспресс пролетел мимо станции, не замедляя хода. На улице Гамбетта Жизель взяла мужа под руку, как она делала всегда, когда они гуляли.

— Как дела у твоего брата, он доволен?

— Удачный сезон. Туристов с каждым годом становится все больше.

Венсан купил только дело, ему не удалось приобрести помещение, потому что прежний владелец, уехавший в Ла-Сьота, не хотел его продавать. Но брат и без того многого добился, начав практически на пустом месте.

— Видел Лючию?

— Нет. Она, должно быть, на кухне. Я не успел с ней поздороваться.

Тони испытывал трудно объяснимое смущение, и не в первый раз. Жизель знала, что он был сегодня в Триане после полудня, но не спросила, виделся ли он с братом.

Иногда ему хотелось, чтобы она задавала ему вопросы, пусть даже затруднительные. Могла ли она не интересоваться жизнью мужа вне дома, когда в конце каждого месяца помогала ему вести записи и, следовательно, была в курсе его дел?

Или Жизель что-то подозревала и предпочитала не говорить об этом?

Им пришлось поторопиться — уже звенел звонок, и зрители спешили на свои места из маленького бара по соседству.

Только на обратном пути, в машине, фары которой, освещая окружающие деревья, делали пейзаж черно-белым, как в кино, он вдруг сказал:

— Сегодня четверг.

Одно только это слово заставило его покраснеть — оно напоминало ему голубую комнату, пульсирующее тело Андре, ее раздвинутые ноги и темный пушок, из-под которого медленно сочилось его семя.

— Мы могли бы уехать в субботу. Завтра я позвоню в «Черные камни», и, если у них есть две свободные комнаты, или даже одна, где можно было бы поставить кроватку для Мариан…

— Ты можешь оставить свои дела?

— Если будет нужно, я съезжу сюда раз — другой.

У него словно гора с плеч свалилась: только сейчас он осознал, какой опасности удалось избежать.

— Поедем на две недели и будем втроем целыми днями валяться на пляже.

Его вдруг захлестнула волна нежности к дочери, и он стал укорять себя за то, что не заметил, какая она бледненькая. Перед женой ему тоже было совестно, но как-то более абстрактно. Например, он ни за что не смог бы остановить машину на обочине, крепко обнять Жизель и, прижавшись к ее лицу, прошептать: «Знаешь, я так люблю тебя!»

Такая мысль часто приходила ему в голову, но он ни разу этого не сделал. Чего он стыдился? Боялся иметь вид виноватого человека, который просит прощения?

Жизель была нужна ему. Да и Мариан нуждалась в матери. А он — он предал их обеих, когда Андре задавала свои вопросы. Конечно, он слушал вполуха, прикладывая влажную салфетку к прокушенной губе. И тем не менее до него доходила их смущающая ясность и он словно ощущал всю тяжесть недосказанного.

— У тебя красивая спина.

Это было смешно. Жизель и в голову бы не пришло восхищаться его спиной или грудью.

— Ты меня любишь, Тони?

В раскаленной комнате, где пахло любовью, такой вопрос звучал естественно, но в ночной тишине, под мерное урчание мотора слова и интонации становились нереальными. Тогда ему показалось, что он ловко схитрил, ответив:

— Кажется.

— Ты не уверен?

Хотел ли он продолжать игру, догадываясь, что для нее это не было игрой?

— Ты смог бы прожить со мной всю жизнь?

За несколько минут она дважды задала этот вопрос. А задавала ли она его раньше, во время их предыдущих встреч в этой комнате?

Он ответил:

— Конечно!

Он играл словами, испытывая легкость в душе и теле. Она отлично поняла, что слова эти шли не из глубины души, и поэтому продолжала настаивать:

— Ты уверен в этом? Не боишься?

Как глупо он поступил, когда переспросил с лукавой улыбкой: