своими подельниками Старовойтовой и Ниязовым? Кто помогал готовить незаконное пересечение государственной границы? Чистосердечное признание облегчает.

Все пошло по второму кругу. С тем отличием, что в самом конце второй провернул неожиданный для меня трюк.

— Верю, что ты ни в чем не виноват. Подпиши здесь и или спать. Дежурный!

На мгновение мне показалось, что допрос, действительно, окончен и они поверили в мой рассказ о том, как мы искали подземный город, Ниязов под водой рванул вперед, а потом нас унесло течением.

Я десятки раз пересказывал, как выглядел вертолет, пограничный катер, рыбаки и их лодка и вот, наконец, меня отпускают. Сказать, что я ощутил облегчение, когда вызвали дежурного — ничего не сказать. Я улыбался. На столе у Сухорукова зазвонил телефон

Он поднял трубку

— Капитан Сухоруков, — он прикрыл трубку рукой и показал второму на стенку у себя за спиной, — да ты что…Дал признательные? И на него тоже?

Он многозначительно посмотрел на меня.

— Понял. Конец связи. Дежурный, отставить!

Дежурный развернулся на каблуках и вышел из помещения.

— Твой профессор дал признательные показания. Как вы в Турцию собрались умотать.

У меня даже не было сил нахмурить брови.

— Что? в Турцию?

— Да. В Стамбул. Смотри, даешь признательные и чистосердечное, — он рассказал, как будет заботиться чтобы на суде мне дали минимальный срок, и через пару лет снова свободен.

— А если не дашь, то по всей строгости…

Сухоруков снова повысил голос.

— Фамилия, имя, отчество, — он снова четко выговаривал каждый слог.

Я устало покачал головой, и снова представился. Я понял, что меня берут на пушку. Никаких признательных не существовало.

Мне опять задавали те же вопросы.

— Я спасатель ОСВОД, в мои задачи входило страховать двух водолазов. Мы погружались с членами научной экспедиции, которые проводили работы по поиску затонувшего древнего города Акра. Нас снесло течением…

Я повторял свою историю в сотый раз. В глазах мутнело. Я попытался понять, сколько времени. Казалось, что уже полдень. Второй вскользь спросил о Солдатенко. Я рассказал про больницу и то, что он учился в одном классе с отцом.

Сквозь звон в ушах я услышал спокойный голос Сухорукова

— Вот здесь подпиши. С моих слов записано верно, фамилия, имя, отчество полностью. Дата подпись.

Я читал рукописный текст, в точности дублирующий содержание моего рассказа. Всё кроме рассказа о Солдатенко. Его почему-то в протокол не включили.

— Дежурный!

В комнату снова вошел сержант с васильковыми погонами и петлицами.

— Выдай ему матрас и отведи в третью камеру.

— Есть, товарищ капитан.

— Или отсыпайся, Бодров.

Я не помнил, как получал матрас, по каким коридорам мы шли.Где мы останавливались, и где меня шмонали и отбирали ремень. Наконец, мы подошли к железной двери камеры с цифрой «три». Дежурный вместе с надсмотрщиком следовавшим впереди нас остановились. Надсмотрщик заглянул в глазок снаружи, потом прогремел связкой ключей, отпер дверь и сделал шаг назад, молча пропуская меня внутрь.

Я посмотрел на матрас в своих руках и зашел с ним в небольшую камеру.

Глава 4

Моя камера находились в полуподвальном помещении. Она пустовала — в ней никого не было. Как ни странно, но она показалась мне довольно светлой. Под потолком располагалось зарешеченное окно, сквозь которое яркое солнце освещало выкрашенные в серый цвет стены.

Они были заштукатурены «под шубу», чтобы попавший сюда не мог оставить надписи на них. Раньше я слышал, что в раствор для штукатурки для этого добавляли соль и известь, а потом наносили при помощи специального валика. Поверхность получалась с острыми, как иглы, бугорками.

Через некоторое время я мог убедиться в том, что о «шубу» можно порезаться, прикоснувшись к ним рукой.

К стене была пристегнута металлическая шконка, опускать её мог только надзиратель.

Он зашел в камеру вслед за мной и объяснил это правило, впрочем он тут же при мне ее опустил.

Тут же находился маленький стол со скамейкой они и составляла всю остальную мебель камеры. За невысокой перегородкой находилась ржавая параша. Пол был из каменных плит черного цвета и вытоптан ногами до блеска. Вообще в камере было чисто.

Надзиратель сообщил, что я могу лечь спать. Он развернулся, вышел и с грохотом закрыл камеру. В железной двери громко лязгнули проворачивающиеся языки замков.

Я расстелил матрас и коснулся шершавой стены ладонью. Я мог убедиться в том, что о «шубу» можно, если не порезаться, то порядочно поцарапаться, ненароком прикоснувшись к стене.

Я подошел к столику и рассмотрел царапины на нем:

«Всем гадам воздастся по заслугам! Жизнь везде одинакова»,- прочитал я одну из них.

Расстелив матрас, я подложил сложенную куртку под голову вместо подушки, прилег на шконку и почти мгновенно уснул.

* * *

Я снова там, во сне. Шел в чернильной бездне против отлива. И вдруг резко остановился.

На дне, как бы целясь в меня, торчало тупое железное рыло. Я вышел прямо ей в лоб! Ракета казалась неправдоподобно огромной. Когда смотришь в иллюминатор трехболтовки все предметы под водой кажутся больше своего реального размера, но эта махина, казалась просто гигантской.

Она недвижно торчала передо мной, словно затаила злобу за то, что ее нашли. Я почувствовал, как у меня пересохло во рту. Воды бы сейчас, или глоток теплого чаю.

Вот так вот — один на один выходят охотники на зверя, и, увидев друг друга, начинают оценивать силы противника и свои.

Я остановился, но, пересилив себя, сделал еще шаг вперед, он затем еще два, чтобы встретиться с ней, ненаглядной.

Ракета не торпеда, на ней не стоял магнитный датчик. Торпеда неконтактная, срабатывает от взаимодействия электромагнитного взрывателя с металлическим бортом корабля. Водолазы всегда опасались таких торпед.

А на ракете инфракрасная головка самонаведения. Я, конечно, не корабль, чтобы вокруг меня было сильное тепловое поле и инфракрасные волны не испускаю, но все равно — черт ее знает, что у этой зверюги на уме.

Рванет даже лаптей не найдут. Да и искать никто не станет, пожелают вечного плавания. А это пока в мои планы не входит.

Я остановился, разглядывая объект и переводя дыхание. Моряки звали ее ласково «Пятнашка», хотя конструкторы нарекли ее «Термитом». Надо с ней договариваться. Нос возвышался над песчаным дном. «Ты моя хорошая. Я тебя уважаю. Давай обойдемся без нервов, без ссор. Я тебя домой заберу. Нельзя тебе тут. А то чужие дяди до тебя доберутся и