увезут куда не надо » Я осторожно погладил бок ракеты и стал перемещаться вдоль сигарообразного корпуса снаряда.

Отдать бы под трибунал бы тех, кто ее «пролюбил». Небось, сейчас сидят сухое красное винишко попивают в свое удовольствие. А может и пульку расписывают*(игра в преферанс)

Я обошел ее всю. Путь вдоль «Пятнашки» показался мне бесконечно долгим. Никогда не думал, что она такая длинная. Дошел наконец до хвоста, остановился. Двигатель и задние элероны остались свободными, и, также как и нос, не врезались в грунт. Ракета лежала хорошо, брюхом на ровном месте. Будто просто вертикально опустилась и прилегла отдохнуть. Отлично.

— Что там у тебя? Давно молчишь, — послышался голос мичмана

— Есть, объект обнаружен.

— Осторожно! Будем спускать трос.

— Есть, осторожно.

Мля, очень своевременная команда, попробуй тут неосторожно. Сдетонирует такая — от меня и пузыриков не останется. В ней же БЧ с пол тонны! Пятьсот тринадцать кг.

Я понимал, что мичман не хотел меня нервировать, я просто так проявлял свою заботу о товарище. А это в нашем деле самое главное. В одиночку в водолазном ремесле делать нечего. Всё хорошо, когда ты в паре с тем, кому доверяешь.

Выброска*(водолазная выброска — тонкий пеньковый канатик) в руке подрагивала, значит, там, наверху, к ней прикрепляют трос.

— Готов? — спросил мичман.

— Пионер всегда готов, — выдохнул я, понимая,что сейчас начинается самое главное.

— Тяни, пионер!

Я потянул выброску, она легко подалась. Тянул долго, пока над головой в сине-черных слоях воды не показалась какая-то тень. Трос. Вот он.

Теперь нужно не запутаться в петлях выброски на дне. Очень неприятная ситуация. Можно потерять «лапоть», а это «балерина». Дерьмовая позиция, только со стороны смешно. Но не тому, кто под водой.

«Балерина» это когда вверх задирается одна нога, как у танцовщицы Большого Театра, и человек под водой ничего не может с этим сделать.

Хуже только «балерина» со всплытием. Не дай Бог! — нога задрана вверх, водолаза переворачивает и выбрасывает на поверхность вниз головой.

— Стоп! Хорош травить! — скомандовал я. Травить прекратили.

Теперь надо было захлестнуть петлю троса за кольцо. Я осторожно придвинулся к молчаливому чудовищу, дотронулся рукой до стылого металла. «Даже, не вздумай, милая! Хочешь ты того или нет, я тебя забираю домой»

Она будто жалобно заскулила. Это я процарапал тросом ее бочину. Чтобы обхватить «Пятнашку» петлями, мне пришлось повозиться. Я трижды проверил обвязку тросов.

— Готово.

— Порядок, — сказал мичман. — Потащили в морс.

Похоже моя миссия успешна. На самом верху дали добро на всплытие. Но, как говорится, не говори гоп, пока не хоп хэй лалалей.

— Выходи на выдержку, пионер — всем ребятам пример! — приказал мичман повеселевшим голосом.

— Есть выходить на выдержку.

Немного раздув скафандр воздухом, и держась за спусковой канат, я направился вверх. Вода светлела, вновь приобретала голубоватый цвет.

— Стоп! — приказал мичман. — Первая выдержка. Сиди!

Я, держась одной рукой за спусковой канат и регулируя воздухом плавучесть скафандра, повис в соленой воде между поверхностью и дном.

Что-то в этот раз поленились и не сделали «беседку». Это такая доска, прикрепленная к двум канатам, которую обычно ставят для водолаза при глубоководных погружениях. Не все могут зависнуть. Доска помогала держаться.

Для меня это было нетрудно — я легко управлял воздухом в скафандре и давно мог болтаться, как поплавок, на любой глубине.

Меня учили, что самый важный навык для таких как я — владеть воздухом в скафандре. Но прежде чем я постиг эту сложную науку, с меня спустили семь шкур, а потом еще раз семь по семь.

Всякое бывало пока учился. И «сушить лапти» выбрасывало, и в трюме затопленного корабля, заблудившись, искал выход..

В этом сне я осознавал себя опытным водолазом. Знал много тонкостей своего ремесла. Например, знал, что идти под воду с насморком — заведомо рисковать своими барабанными перепонками.

Не спустится под воду и в малой, не по росту, водолазной рубахе. Наденут такую — на дне, когда скафандр наполнится воздухом, не согнуть колени. Так и будешь стоять, как статуя.

Не пойду и в большой рубахе, потому как под водой в раздутом скафандре руки не будут доставать до рукавиц — окажешься в смирительной рубашке с длинными рукавами. Бывало со мной и такое. Я висел на выдержке и думал об прошлом и о «пятнашке», которая разлеглась на грунте точно подо мной.

Я только теперь обнаружил, что насквозь мокрый — свитер фуфайка и кальсоны пропотели, носки тоже. Ноги стыли. Не спасали ни меховые шубники, ни ватные штаны.

И вдруг слух поразил какой-то дикий лязг. Разрывающий барабанные перепонки.

— На выход Бодров, просыпаемся! На выход с вещами.

Я снова в камере. Резко сев на шконке, я понял, что ноги замерзли, а моя одежда пропотела по-настоящему.

Озираясь по сторонам я увидел, что в окне уже темно, а на потолке светит тусклая электрическая лампочка в решетчатом антивандальном плафоне под потолком.

Я вышел на улицу и за мной со скрипом захлопнулась дверь. Прохожий, идущий мимо, мельком посмотрел на меня, потом на вывеску на здании и шарахнулся в сторону.

Он спешно перешел на другую сторону улицы и припустил быстрым шагом по тротуару. Видимо, желал поскорее покинуть окрестности здания КГБ.

Не знаю, что он обо мне подумал. Но его виду и действиям стало понятно, что явно не считал меня сотрудником Комитета.

Меня это немного развеселило. Я поежился от вечерней прохлады, и обхватив плечи руками, пошел вправо в направлении порта.

Еще полчаса-час назад я спрашивал надзирателя, а потом и дежурного, оформлявшего меня и сопровождавшего до самого выхода, о Лене Старовойтовой и профессоре Ниязове, но они оба словно воды в рот набрали.

Надзиратель просто игнорировал мои вопросы, а дежурный отговаривался фразами, что у он не располагает информацией об этих лицах.

Я надеялся, что у них все хорошо и их уже отпустили так же, как и меня. Или отпустят в ближайшее время.

Выходило, что после допроса оперативники отправили меня в камеру отсыпаться. Это было резонно, потому что я осознавал, что не сумел бы дойти до корабля.

Настолько я был измотан. Скорее всего, я лег бы спать на ближайшей лавочке на автобусной остановке.

Я в некотором смысле был им признателен и обязан за такую заботу. Теперь, когда я был на свободе, я мог себе кое в чем признаться. Допрос в КГБ