у тебя в голове, того нет у нас в подметках… Ты забываешь, Лейви, что Эстер — наша единственная дочь. Всего и свету в нашем доме, что Эстер… Подумай только, — Идл Торба и наша Эстерл…

Мозговоер (начинает еще стремительней носиться по комнате, мечет громы и молнии). Причем тут единственная дочь? Что мне Эстерл? Ты еще меня поучаешь? Ну и времена настали, Лейви Мозговоер выслушивает поучения жены и дочери! Бабы водят его за нос! (Со злостью.) Куда она запропастилась? Я хочу ей разъяснить, что у нее ума столько же, сколько у ее матери, а может, и на золотник меньше! (Бросается к двери.)

Башева (преграждает ему дорогу). Что? Куда? Я ведь тебе толкую, что она ничего не знает… Она — невинная овечка… Ее ты во всем убедишь… Отвяжись…

Мозговоер (рвется к двери). К кому я привязался? Я никого не трогаю! Я только хочу ей разъяснить, растолковать ей, что ты женщина, а она девушка, что ты корова, а она теленок, что вы тем и схожи, что обе ничего не смыслите. Пусти меня… (Идет к двери.)

Башева идет за ним следом.

Лейви Мозговоер и Башева ушли. С полминуты на сцене пусто. Открывается дверь, со стороны улицы в нее просовывается голова с черными курчавыми волосами. На голову насажена полицейская фуражка с кокардой. Обвислые плечи Головешки оттягивает шашка. У него вид обыкновенного еврея, втиснутого в полицейскую форму.

Головешка (некоторое время стоит на пороге, озирается во все стороны. Никого не увидев, подходит к столу, осматривает бутылки вишневки, нарезанный торт, варенье). Давненько я не кушал еврейского лекаха[42], честное слово… (Съедает кусок торта.) Дело расчудесное! А ежели бы это самое с каплей винца, должно быть совсем ай-люли-малина! (Наливает себе стакан вишневки, любуется ею при свете свечи.) Вишневка — еврейский напиток. Лехаим, Головешка! (Выпивает, морщится и облизывается.) Дело спиртуозное! (Закусывает хрустящим на зубах печеньем.) Еврейское печенье с еврейским вареньем — просто прелесть! Все у евреев имеет райский вкус. Дай бог жизни евреям! Среди евреев служба — милое дело, среди всяких других — одни неприятности… У евреев по крайней мере можно поживиться, заработать рублик, — дело доходное!.. (Наливает еще стакан вишневки.) За ваше здоровье, Головешка! (Выпивает и закусывает.) Э-хе-хе, пропадай моя телега, все четыре колеса!.. К моей службе — да не быть бы мне крещеным! О-го-го!

Открывается дверь со стороны улицы, входит Влоцлавский, оглядывает Головешку.

Головешка вытирает губы, срывает фуражку, швыряет ее на стол и кланяется на солдатский манер, щелкнув каблуками.

Влоцлавский (оглядывает Головешку). День добрый, як се маш[43], пан майофес?

Головешка. У пана на уме майофес — хе-хе! Меня звать Головешка, а не майофес.

Влоцлавский. Глупство, пане. Ты все-таки такой же, как все эти шабес[44], кугл, балабосте[45], хе-хе-хе!

Головешка. Хе-хе-хе! Нех пане лучше отведает немного еврейской вишневки со свежим лекахом. Дело аппетитное! (Наливает две рюмки.) За здравие пана Влоцлавского! Хоть я человек и казенный и русский, но у меня все люди равны: что русские, что поляки, что евреи — дело безразличное! (Протягивает ему рюмку.) Будем здравствовать!

Влоцлавский. Лехаим, чертово отродье! (Выпивает.) Думаешь, не знаю, бесстыдник, что ты тут делаешь? Запевно[46], до пани Эстерки, а! Богохульник! Хе-хе!

Головешка. Пан шутки шутит, хе-хе!

Влоцлавский. Як бога кохам! Я в этих делах знаток. Когда-то и я был знаменитым куроедом. Теперь я уже старый хрыч.

Головешка. Пустяки! Пан еще ой-ой-ой!

Влоцлавский. Было, было, не теперь. Теперь у меня есть балабосте. (Вздыхает.)

Открывается внутренняя дверь, входит Лейви Мозговоер. Быстро снимает шапку.

Мозговоер (говорит обоим, мешая еврейскую и польскую речь). День добрый, панове! Добро пожаловать, дорогой гость реб Головешка! Вы уж тут хватили, вижу, по малости — очень разумно! Бардзо![47] Бардзо! (Влоцлавскому.) Служим, пане? (Городовому.) Пан Головешка! Вы, может быть, потрудились бы пройти ненадолго в соседнюю комнату? Там сидят моя супруга и моя дочь. Мне необходимо переговорить с паном!

Головешка (вскакивает с резвостью). Ах, почему же нет! Дело хозяйское…

Мозговоер показывает ему, куда идти. Головешка поправляет воротник, одергивает мундир, прилаживает шашку, взглядывает в зеркало, уходит.

Мозговоер. Короче говоря, пане, я с паном Юдко грызся сегодня целое утро. Тяжелый человек, этот Юдко! Но я своего добился. Бо я естэм[48] Мозговоер, пане!

Влоцлавский. Хоци шели — половина моя, хоци шелох — половина твоя?

Мозговоер. Так, пане! Как мы и говорили. Вы оба, пане, вкладываете деньги в дело; бардзо велький интэрес[49] — клад, пане; надо искать, копать, тэго-вэго, все стоит денег, пане! И поэтому вы оба получите большую часть, пане!.. Быть может, пан покушает кусок рыбы, еврейской рыбы, фаршированной, с перцем, пане?

Влоцлавский. Добже, рыба-фиш лепей[50], чем тысенца[51] майофес…

Мозговоер (подбегает к внутренней двери, громко). Башева, Эстер, велите Зелде сию минуту нести сюда на лучшем подносе кусок рыбы для пана! С хреном! С халой!

Слышится голос Башевы: «Сейчас, сейчас!»

Рыба Мозговоера, пане, славится в мире! Во всем мире!..

Влоцлавский. Так, так, но скажи ты мне, пан Лейви, ты ведь еврей-купец: когда твой Юдко найдет этот «скарб», он не устроит хап-лап?..

Мозговоер. Боже упаси, пане! А я-то на что? Юдко, пане, женится на моей дочери. Пан знает, что я, упаси бог, не подведу, бо я естэм Лейви Мозговоер, пан!

Зелда приносит рыбу, ставит поднос.

Зелда. Вот вам рыба и вот вам хала; хрена нету. То есть хрен есть, но некому его натереть. Из-за этой помолвки я целый день с самого рассвета как зачумленная — пеки, вари, жарь, натирай, начищай. Не может же один человек разорваться, а десяти пар рук у меня нет…

Мозговоер (к Зелде). Ну, идите, идите с богом!

Зелда. Иду, иду, а то что же? Стою, что ли? (Проводит локтем по носу. Хлопает дверью, уходит.)

Влоцлавский (с большим аппетитом ест рыбу). Слухай-ка, богохульник. То, что ты предлагаешь нам с паном Юдко делиться пополам, хоци шели — половина моя, хоци шелох — половина твоя, это я принимаю. Но вкладывать деньги в поиски, в раскопки — этого я не хочу, дзенькую бардзо![52]

Мозговоер (вскакивает). Цо пан муве?[53] Дорогой пане, это кощунство, як бога кохам!..

Влоцлавский (берет его за руку). Сядай, пан Лейви. Что ты так заботишься о пане Юдко? Черт его не возьмет! Ты положись на меня, и молчок, потому что иначе я вызову пана графа из Монте-Карло,