и он заберет этот клад вместе с кладбищем, вместе с вами, майофесами, и со всеми вашими потрохами!..

Мозговоер (смотрит на Влоцлавского и, держась за бороду, что-то обдумывает). Так?.. Пан, значит, хочет иметь равную с паном Юдко долю в кладе, но так, чтобы ему это денег не стоило?

Влоцлавский (утвердительно кивает головой, продолжая уплетать рыбу). Так, так.

Мозговоер. Пан прав, як бога кохам. Меня пан убедил. Я переговорю с паном Юдко, так, мол, и так…

Влоцлавский (вытирает рот). Не только переговорить с ним, но выдать мне бумагу, хоци шели — половина моя, хоци шелох — половина твоя, хе-хе! (Игриво щекочет Мозговоера.) А подпишете вы оба, хламидники, хе-хе! (Встает. Мозговоер встает вслед за ним.) Что у тебя делает этот сатана? (Показывает на дверь, в которую вошел Головешка.)

Мозговоер (машет рукой). Вот он где у меня сидит! (Показывает на горло.)

Влоцлавский показывает, как надо взять Головешку и вышвырнуть за дверь.

(Поняв смысл его жеста.) Упаси господь! (Говорит ему на ухо.) Этот Головешка, почитай, четвертая ступень от самого царя.

Влоцлавский. Як то?

Мозговоер (тихо на ухо). Городовой Головешка, пане, знаком с исправником. А исправник, пане, знаком с губернатором. А губернатор, пане, ездит к царю…

Влоцлавский (лицо вытянуто, глаза выпучены, пальцы растопырены.) У тебя — башка!.. (Подает Мозговоеру руку.) До видзенья[54], дорогой лапсердак!.. Хе-хе, запомни же, хоци шели — половина моя, хоци шелох — половина твоя… Хе-хе!

Мозговоер кланяется, провожает его. Влоцлавский ушел.

Через внутреннюю дверь входит Головешка.

Головешка (озирается). Убрался подпанок? Терпеть не могу этих хвастунов. Любопытно, что он у вас делает?

Мозговоер (топорщит усы). Голову мне морочит… Клад, говорит он, принадлежит графу, а граф, он говорит, хозяин над городом, над кладбищем, над всеми нами.

Головешка. Врет он как собака! Город с кладбищем, вместе со всеми вами принадлежит не графу, а казне!

Мозговоер. Еще до того, как граф продал город казне?

Головешка. Еще до того, как граф родился. И даже сам граф ваш принадлежит казне. Дело казенное!..

Мозговоер. Вот как?.. Садитесь, почему же вы не сидите? Может, еще немного выпьете, пане Головешка? (Хочет ему налить.)

Головешка (удерживает его рукой, не дает налить вино, садится). Покорно благодарю. Я уже три раза глотнул. У меня к вам, пане Мозговоер, важный разговор. Дело серьезное. (Озирается.)

Мозговоер (пододвигается к нему). Послушаем. Не бойтесь, ни одна живая душа нас не услышит.

Головешка. Дело следующее: вы же знаете, я человек откровенный. У меня — что на душе, то на языке. Я передумал, отказываюсь от участия в кладе.

Мозговоер (с тревогой). Что это значит? Не понимаю! Почему? Почему вам не иметь долю в кладе, если вам дают? Боитесь, вам дорого, что ли, обойдется?

Головешка. Совершенно верно! Но войдите в мое положение: я человек казенный; служу у казны, значит я обязан охранять интересы казны. А ваш клад, любезнейший, принадлежит казне. Я боюсь. Мало ли что, вдруг дойдет до исправника, от исправника до губернатора, — кто будет отвечать? Головешка! Головешка — это казна, казна — это Головешка. Дело ответственное!

Мозговоер. Короче, чего вы хотите?

Головешка. Ничего. Хочу доложить начальству.

Мозговоер (подскакивает). Бог с вами, пане, что вы такое говорите?

Головешка. То, что слышите. Дело ясное!

Мозговоер (не в силах говорить; переждав минуту, вглядывается Головешке в лицо). Хотите нас, значит, пане, зарезать? Зарезать целый город? Так и говорите! Берите нож и режьте! К чему вам понадобилось так долго тянуть, притворяться, прикидываться другом?..

Пауза. Оба молчат.

(Меняет тон, говорит умоляюще.) Пане Головешка! Я-то ведь знаю, в чем заковыка: вы, конечно, хотите прибавочки… Вам маловато… (Заглядывает ему в глаза.) Скажите… Вы же знаете, со мной можно договориться. И мигом — раз, два, три! Ведь я — Лейви Мозговоер!

Головешка (с минуту мнется, смотрит на носки своих сапог, разглядывает ногти, кашляет в кулак). Дайте мне руку, что будете молчать, дело совершенно секретное!..

Мозговоер (протягивает ему руку). Вот тебе рука Лейви Мозговоера. Если Мозговоер дает руку — дело свято! Вы это знаете?

Головешка. Ладно. Приступаю к делу. У меня, как и у вас, тоже — раз, два, три! Я хочу опять стать евреем, и мне нужна ваша помощь.

Мозговоер (оживает, преображается). Ох, с превеликим удовольствием! Вот это, видите, очень красиво с вашей стороны! Замечательно! Клянусь вам, как истинный еврей! Сколько раз говорил жене: Башева, говорю, у нашего Головешки, говорю, подлинно еврейская душа. Потому что, если выкрест больше чем наполовину говорит по-еврейски и ест по субботам кугл, а в пасху — галушки из мацы, то он уже не выкрест!

Головешка. Дело понятное! Меня тянет обратно к корню… Между прочим, надо вам знать, пане Лейви, что я не какой-нибудь… невесть кто… Я, надо вам знать, сын почтенного отца. Мой отец был могильщик на кладбище. Его так и звали: могильщик Мендык. Все его знали, и все его боялись, потому что он был страшный силач. Самого крупного покойника он брал вот так! (Показывает руками, Лейви Мозговоер отодвигается.) Он не боялся мертвецов! Во время холеры он спал в одном помещении с десятью покойниками!

Мозговоер (кивает головой). Так, так! Он, видимо, был молодчина! Короче, в связи с чем это пришлось к разговору? В связи с тем, что вам охота перейти обратно в еврейскую веру?.. Вы соскучились, значит, по евреям?.. Ничего не скажешь, прекрасно! Весьма, весьма похвально! Что называется, похвальней быть не может!

Головешка. Вы думаете, я крестился по собственному желанию? Меня крестили в солдатах… Между прочим, служить я пошел тоже не по своей воле. Меня отдали в солдаты против желания. Я не хотел, отец тоже не хотел… Когда меня одели в серую шинель, отец несколько раз наказывал мне: «Хаим-Бер, — это было мое еврейское имя, — одно ты должен помнить: ты еврей!»

Мозговоер (в восторге). Говорю вам, слышите, реб Хаим-Бер, — это, кажется, ваше еврейское имя? Не так ли? Клянусь честью, вы в моих глазах стали выше на десять голов! Подумайте только, чтобы в наши времена иноверец, обеспеченный заработком, городовой, шутка ли, вдруг взял да заявил, что он хочет снова стать евреем, то есть почернеть от забот, жить как в аду… Отныне вы мне родной брат, — давайте расцелуемся! (Обнимает его и целует.) И давайте выпьем понемножку вина. (Наливает две рюмки.) Слышите ли, реб Хаим-Бер, — так, кажется, ваше еврейское имя? Теперь-то я уже могу надеть шапку? Лехаим! Весь город придет вам на помощь… Мы все отзовемся на