На языке у нее вертелся резкий ответ, но внезапно еенастроение изменилось.

Девушка говорила вполне серьезно, и тот инстинкт, которыйподтолкнул Сару к медицинской карьере, подсказал ей, что тут что-то не так.

– Расскажите мне об этом, – ободряюще произнесла она.

– Рей говорил с вами в поезде, верно? – начала Кэрол.

Сара кивнула:

– Да, во всяком случае, я говорила с ним.

– Конечно. Так я и думала. Но понимаете, вчера вечером Рейиспугался… – Она умолкла.

– Испугался?

Бледное лицо Кэрол покраснело.

– Я знаю, что это звучит абсурдно. Понимаете, наша мать… сней не все в порядке, и она не любит, когда мы заводим друзей. Но я знаю, чтоРей… хотел бы с вами подружиться.

Сара была заинтересована. Но прежде чем она успела что-тосказать, Кэрол добавила:

– Мы… довольно странная семья. – Она испуганно оглянулась. –Я… не должна задерживаться. Меня могут хватиться.

Сара приняла решение.

– Почему вы не можете задержаться? Мы бы вернулись вместе.

– О нет! – Кэрол отпрянула. – Я… не могу этого сделать.

– Почему?

– Не могу. Моя мать… она…

– Родителям иногда бывает трудно осознать, что их детивыросли, – спокойно продолжала Сара. – Они продолжают ими командовать. Ноуступать им нельзя. Нужно отстаивать свои права.

– Вы не понимаете… – пробормотала Кэрол, нервно сплетаяпальцы рук.

– Иногда приходится уступать, боясь скандала, – продолжалаСара. – Конечно, скандалы – неприятная вещь, но, по-моему, за свободу действийвсегда стоит сражаться.

– Свободу? – Кэрол уставилась на нее. – Никто из нас никогдане будет свободен!

– Чепуха! – четко произнесла Сара.

Кэрол склонилась вперед и коснулась ее руки.

– Слушайте! Я должна заставить вас понять! До своегозамужества моя мать – в действительности она моя мачеха – была надзирательницейв тюрьме. Отец был начальником тюрьмы, когда женился на ней. С тех пор онастала нашей надзирательницей. Вот почему наша жизнь превратилась в заточение! –Она снова обернулась. – Я должна идти.

Сара схватила ее за руку:

– Одну минуту. Нам нужно снова встретиться и поговорить.

– Я не смогу…

– Сможете! – властно прервала Сара. – Приходите в моюкомнату, когда все лягут спать. Мой номер – 319. Не забудьте.

Она отпустила руку девушки. Кэрол побежала догонять семью.

Сара стояла, глядя ей вслед. Пробудившись от своих мыслей,она обнаружила рядом с собой доктора Жерара.

– Доброе утро, мисс Кинг. Значит, вы разговаривали с миссКэрол Бойнтон?

– Да, и разговор был необычный!

Она пересказала их беседу доктору. Одна деталь особеннозаинтересовала Жерара.

– Выходит, старая бегемотиха была тюремной надзирательницей?Весьма многозначительный факт.

– Вы имеете в виду, что это и есть причина ее тираническихнаклонностей? Привычка, оставшаяся от былой профессии?

Жерар покачал головой:

– Нет, вы спутали причину и следствие. Все дело вподсознательных стремлениях. Тиранические наклонности развились у миссисБойнтон не потому, что она была надзирательницей, наоборот – они побудили еестать таковой. Согласно моей теории, тайная жажда власти над другими людьмиподтолкнула ее избрать эту профессию. – Лицо его было серьезным. – Подсознаниетаит странные вещи. Жажда власти, жестокость, неудержимое желание рвать иметать – все это наследие прошлого человеческой расы. Мы закрываем перед нимдвери и не пускаем его в сознательную жизнь, но иногда… оно оказываетсясильнее.

Сара поежилась:

– Да, знаю.

– Сегодня мы видим это повсюду, – продолжал Жерар, – вполитике, в поведении наций. Люди забывают о гуманности, жалости, доброй воле.Иногда идеи хороши сами по себе – разумный режим, благодетельное правительство,– но они навязаны силой и держатся на жестокости и страхе. Апостолы насилияоткрывают двери, впуская древние дикие инстинкты, жажду жестокости ради неесамой! Человек – животное слишком хрупкое. Им руководит один основной инстинкт– инстинкт выживания. Двигаться вперед слишком быстро так же опасно, как иотставать. Чтобы выжить, человеку приходится сохранять какие-то рудиментыдикости, но он никогда не должен обожествлять их!

Последовала пауза.

– По-вашему, старая миссис Бойнтон – садистка? – спросилаСара.

– Я в этом почти уверен. Думаю, она радуется, причиняя боль– душевную, а не физическую. Такое встречается куда реже, и с этим гораздотруднее справиться. Ей нравится подчинять себе другие человеческие существа изаставлять их страдать.

– Какая мерзость! – воскликнула Сара.

Жерар рассказал ей о своем разговоре с Джефферсоном Коупом.

– Похоже, он не понимает, что происходит, – задумчивопромолвила она.

– Как он может понимать? Он не психолог.

– Верно. И не обладает нашим изощренным умом.

– Вот именно. У него прямой и сентиментальный американскийум, склонный верить хорошему, а не плохому. Он видит, что атмосфера в семьеБойнтон далеко не идеальная, но приписывает это скорее излишней любвеобильностимиссис Бойнтон, нежели ее злобному нраву.

– Должно быть, это ее забавляет, – заметила Сара.

– Не сомневаюсь.

– Но ведь дети могут вырваться из тюрьмы и покончить с этим!

Жерар покачал головой:

– Вот тут вы не правы. Они не могут! Вы когда-нибудь виделистарый фокус с петухом? На полу проводят черту мелом и наклоняют к ней клювпетуха. Он верит, что его привязали, и не может поднять голову. То же самоепроисходит с этими беднягами. Помните, что старуха тренировала их с детства.Она загипнотизировала их до такой степени, что они верят, будто не могут ей неповиноваться. Я знаю, что большинство сочло бы это вздором, но мы с ваминаблюдаем это воочию. Мать убедила их, что полная зависимость от нее неизбежна.Они так долго пробыли в тюрьме, что не обратили бы внимания, если бы ее дверираспахнулись. По крайней мере, один из них уже вообще не хочет быть свободным.И всем им свобода внушает страх.