дорогу, изящные щиколотки передвигались одна вперёд другой, спина, прямая и полная грации, несла шест, а сам он улыбался — гордо, не как бродяга, а как хозяин положения.

Люси узнала его: это был тот самый жонглёр, три месяца назад ставший перед ней на колено! Ей захотелось помахать ему, но тело словно обратилось камнем от переживаний за хрупкую жизнь на чадящем канате.

Миг — и канат лопнул!

Но пламя осталось гореть на месте истлевшей верёвки, и артист продолжил путь уже по нитке из пламени!

Публика пришла в восторг и хлопала, как не в себя. Люси была с ними. Она подумала, чем бы отблагодарить прекрасного фокусника, нашарила мешочек с солариями и захотела бросить один в шляпу. Ведь должна же стоять шляпа где-нибудь под вышагивающим по голому огню артистом! И, не обнаружив ни опрокинутой для подаяний шляпы, ни миски, Люси бросила золотой прямо на мостовую. Тот одиноко звякнул. Артист дошёл до балкона башни и помахал рукой, глядя прямо на неё. В отличие от заносчивой и отрешённой улыбки во время представления, сейчас он глядел с признательностью и — Люси почудилось? — нежностью. Жаркая волна смущения окрутила её. Люси запахнула накидку, надвинула на волосы капюшон и в смятении ринулась прочь.

Как тогда, на рынке!

Таинственный, удивительный артист опять задел её девичью душу!

«Наваждение, — убеждала себя Люси, пересекая реку по мосту. — Нечистый! Бес!»

К счастью, ноги сами вынесли её на улочку, где в гостевом доме жили они с отцом. И это тоже казалось неслучайным.

«Кто-то ведёт меня! Кто-то за мной присматривает, — рассуждала Люси, сбрасывая башмаки у входа. — Неужели, он? Нет, не может быть. Я же простушка, ничем не краше прочих! А на площади было много нарядных девушек. Он не мог помахать мне! Или мог?»

Это предположение отдалось жаром по всему телу.

«Почему это так важно? Я его совсем не знаю, и он бродяга! Но… но это… окрыляет!»

Люси ринулась в снятые комнаты, выудила из ящика стола блокнот и, пользуясь отсутствием отца, принялась писать.

«Ты со мною на тонкой нити,

заплетённой из взглядов жил,

обо всём, что хотела скрыть я,

без наречия говорил.

И тебе я, таясь, внимала.

Без побития об заклад,

необещанный, обещала

я с тобою гореть, мой брат.

Разметает огонь ретивый

то, что ты не хотел открыть,

опалённые встречей — живы,

пусть и незачем было жить».

— Огонь! Пожар! Люси, выносим вещи! Город горит!

Люси встрепенулась над блокнотом. Кажется, она нечаянно уснула за стихами. В комнаты валил едкий чад.

— П-п-апа! Чт-т…

— Пожар! Это Поджигатель!

Поджигатель!

Люси вскочила и забегала по комнате. Дым был настолько удушлив, что она, едва сумев провернуть ручку, распахнула окно.

— Д-дурёха!

Неописуемая картина пылающих зданий и пожираемой огнём красоты Верреборга врезалась в разум Люси. А над всем этим адом царил он.

Близкий и наводящий ужас.

Его жар доставал до щёк, хотя он сам был высоко в ночном небе, ставшим красным от его ярости.

Исполинские крылья разверзлись над Верреборгом, изливая пламень, корона на челе сияла всполохами ослепляющего света, а в глазах было не угадать зрачка — раскалённый изнутри, как снаружи, Поджигатель-без-названия карал город. Вот он вобрал в себя воздух, и вмиг ощутился холод, а потом река огня хлынула на постройки из его разверзтой пасти. Визжали люди, падали каменные кладки. Люси не удержалась и испустила вопль, потонувший во всеобщем ужасе.

— Б-бежим!

Отец вцепился в её запястье до боли и дёрнул на себя. Люси помчалась за ним по рушащейся лестнице и протискивалась, охваченная животным инстинктом спасения, в ставшие узкими двери дома. Люди месились в проходе, точно свиньи. Люси не верилось, что они очутились на улице. Отец побежал, перескакивая через горящие куски черепицы и брёвна, ведя дочь за собой, а та перебирала ногами, думая лишь о спасении. Неожиданная мысль вспорола совесть:

«Иви!»

— Где Иви?!

— Какая тебе разница!

— Н-нет!

Люси выкрутила саднящую руку и прянула от отца.

— П-полоумная!

— Я не б-брошу Иви!

Собрав остатки храбрости, Люси устремилась назад к центру пожара, чуть не встречая грудью бежавших в панике прочь горожан.

Иветта!

Она вновь увидела ослепительную вспышку и поток огня, льющийся на крыши, и спустя секунду — бирюзовое тельце якла в просвете дымовых облаков.

— Иви!

Но поймать любимицу не удалось. За спиной Люси раздался треск обрушаемой кровли, она оглянулась и увидела, как стена огня с кусками черепицы летит прямиком в неё. Тело накрыло раскалённым гнётом. Люси забыла, как дышать.

8. О спасении и бегстве

Иви кусала и тянула за уши. Люси спросонья вообразила, что проспала утренний сбор корневищ, и ей влетит от матери. Но, отогнав от войлочно-мутной головы якла, обнаружила себя распростёртой на жёстких камнях кладки незнакомых руин. Прямо ей в глаза из прорехи купола крыши заглядывала луна. Секундой позже бледный диск заслонила крякающая от любопытства Иветта.

— Иви, помолчи! Кыш!

Люси отогнала любимицу и с трудом села. Волосы упали ей на плечи, заслонив от мира живой ширмой. Вблизи потрескивал огонь, и некто так же мирно шуршал смешком. Люси отбросила тёмные пряди со лба и увидела недавнего бродягу — не то жонглёра, не то канатоходца. Нахождение с ним в одном заброшенном месте было подозрительным, особенно с учётом того, что Люси ничего не помнила о дне накануне, один наказ отца:

«Поруганную не приму!»

Интересно, можно ли увидеть поруганность, если не лезть девице под юбку? И если уж залез, не делает ли это девицу поруганной?

Уточнять у бродяги, поругана ли она, Люси сочла чудовищно неприличным. И чтобы сгладить неловкость, протёрла глаза. Кожа на руках в полутьме показалась темнее обычного, но Люси не придала этому слишком большого значения. Её больше интересовал трюкач.

Он улыбнулся на её изучающий взор, и раскрыл ровный ряд здоровых зубов. Правильной формы открытое лицо, слишком молодое для мужчины, слишком взрослое для мальчишки, притом без намёков на оброслость. Зоркие чёрные глаза, расставленные шире обычного на таком утончённом, породистом лице, глядели заинтересованно. Лебяжья шея билась жилкой, густые волосы цвета пепла росли на голове как придётся. Небрежность в облике и ветхость одежды говорили о том, что этот юноша ценит свободу дороже денег. Люси отчего-то ощутила в нём уют — каковой бывает, когда берёшь в ладони горящую свечку.

— Выспалась, принцесса?

Люси обернулась направо и налево, недоумевая, к