Возьмем, к примеру, сегодняшний урок. Нас попросили написать драматический монолог, в котором персонаж говорил бы о некоем Опыте, Изменившем Жизнь. В доказательство теории, что все писатели — угнетенные и обиженные люди, я единственная, кто не стал писать об изнасилованиях или конфликтах с родителями в жестоком и наложившем свой грустный отпечаток детстве. Я же чувствовала себя абсолютно нормальной. Разумеется, летняя программа — единственное место, где быть нормальным — нонсенс.

Мой монолог от лица Хоуп насчет перспектив переезда в Теннесси приняли не очень хорошо. После того, как я прочла его вслух, Мак заявил, что, вероятно, я самая блестящая его ученица. Это усложняло возможность влюбиться в него, однако не сильно.

— «Чем жестче конфликт, тем ярче победа», — сказал Мак. — Томас Пейн.

— Эээ, о’кей.

— Рой глубже, Джессика. Работай жестче. Борись с собственными мыслями. Оно того стоит.

— Каким образом?

— Ш-ш. — Мак заправил волосы за уши. — Есть предложения?

— Можно трактовать ее отъезд как метафору пути человека от рождения до смерти, — предположил Неудачник.

— Сделать ее голосом из могилы, — предложил Джек-Потрошитель.

— Но она не умерла! — возразила я, вовсе не собираясь убивать свою лучшую подругу в угоду этим жаждущим крови упырям.

— Ты знаешь кого-нибудь, кто перешел в другую реальность? — спросила Барбелла.

— Ее брат умер от передозировки, когда ему было восемнадцать лет.

— Это лучшее, что я слышал от тебя за все время, — сказал Носферату.

— Напиши это с его точки зрения, — предложил Чурбан.

Все закивали. А Мак сказал:

— Тсс.

Я не думаю, что будет честно выставлять напоказ чужую трагедию ради минутной славы. Мне очень сложно «копать глубже». Мы знаем, что ничего по-настоящему плохого со мной не случалось — взгляните на список травм. Каждый день я жду, что башмак судьбы опустится мне на голову и сокрушит мой дух.

Пока же этого не произошло, о чем мне писать? Что заставило приемную комиссию подумать, будто здесь мне самое место? Почему вместо этого я не записалась на кросс? О, верно. Потому что я дура. В начальной школе я побила все школьные рекорды по бегу. Единственное, что я с тех пор сломала, — это ногу. Я все еще жду того дня, когда смогу окончательно разрушить мечты отца о моей спортивной славе.

Но теперь я прекрасно понимаю, что могу быть лучшим писателем в школе, хотя это ни о чем не говорит, правда? Я просто не стремлюсь к этому. И если я и вынесла что-то из летней программы, так это то, что я могу быть особенной, но я вовсе не такая. И хорошо, что я поняла это сейчас, а не в следующем году.

Потеряв надежду подружиться с одноклассниками, я попыталась наладить отношения, обучаясь в летней программе, но не потому, что мне действительно этого хотелось, а потому, что я считала, что это станет отличной тренировкой перед колледжем.

Подстрекаемая уговорами Бриджит или, что более вероятно, необходимостью найти еще одного, кто вложит деньги в минимальный заказ из китайского ресторана с доставкой — ко мне постучалась ее одноклассница Эшли и пригласила меня пообедать с ними. Я была голодна, мне надоели жирные сырные сандвичи, так что я согласилась. Против желания, потому что я терпеть не могла Эшли.

В Эшли уникальным образом проявлялась та самая девичья надоедливость и занудство, которые отличали ее от Бестолковой Парочки. Мэнда и Сара раздражали меня потому, что их система мировоззрения шла вразрез с моей собственной. Они жили, руководствуясь моралью, где царили ложь, предательство, случайные связи и мелкое воровство. Мэнда имела непреодолимое желание спать с парнями своих подруг, оправдывая свою деятельность псевдофеминистскими намерениями бороться против патриархата, а не просто проявлением своей сволочной гулящей натуры. Сара находила особое удовольствие в том, чтобы трепаться об этом на каждом углу, однако не считала зазорным, если слухи касались ее собственных темных делишек.

В любом случае занудство Эшли проявляло себя в несколько иной форме. Часто она говорит то, с чем я могла бы согласиться, но проблема в том, что самые банальные истины, изреченные Эшли, раздражают именно по причине ее крайней настырности. Она считает своим долгом не только все время быть правой, но еще и навязывает свою философию тем, кто считает иначе. Она будет спорить с пеной у рта, пока вы не поддадитесь и не станете смотреть на вещи ее глазами.

Например, когда я познакомилась с ней, Бриджит попыталась ускорить процесс налаживания наших отношений. Заявила, что мы обе — большие поклонницы ранних работ Джона Хьюза.

— Мне всегда нравились фильмы с Молли Рингволд, — сказала Эшли. — И не потому, что восьмидесятые снова в моде.

Комментарий как комментарий, ничего особенного вроде бы. Но моя увлеченность восьмидесятыми простиралась дальше фильмов с Джоном Хьюзом и долгое время занимала то место, которое было отведено под интересы моего поколения (за исключением шоу «Реальный мир», который я любила, невзирая на его предсказуемость и слащавость. Геи, переписка с подругой, живущей за сотни миль, платоническая любовь — фу, какой бред. Однако нравится мне даже больше, чем мой собственный реальный мир). Эшли ясно намекнула, что ей нравится все это только потому, что «Севентин» и YM пропагандировали ретро-китч. Но мы только что познакомились, поэтому я решила быть лояльной.

— Мне тоже, — ответила я сдержанно. — Я смотрела их, когда была маленькой, потому что моя сестра любила их и…

— Избавь меня от подробностей.

— Эээ… о’кей.

— И меня страшно бесит, когда девочки внезапно решают, что «Клуб Завтрак» — их любимый фильм, хотя даже не видели телеверсию этого блокбастера…

— Забавно, что они там говорят «Исчезни» вместо «Иди ты», — попыталась я разрядить обстановку. Она задрала нос еще выше.

— Я не бегу за модой. Я сама до этого дошла.

Эшли произнесла это так, словно она была Колумбом и Магелланом вместе взятыми, запихнутыми в уродливую маленькую фигурку. Таким неприятным способом она доказывала всем и каждому, что она красивая. Она так свято верила в свою неотразимость, что другие невольно тоже начинали верить, несмотря на очевидные доказательства обратного: тусклые блондинистые волосы, глаза навыкате, нос, напоминающий брокколи. Мне настолько неприятно упорное стремление Эшли быть главной в любом разговоре, что я специально начинаю спорить с ней, даже если полностью согласна с тем, что она говорит. Чрезвычайно несерьезно, я знаю. И именно сегодня вечером мой боевой настрой вышел мне боком. Едва я успела намотать итальянские спагетти на китайские палочки, как Эшли выдала свое Последнее Слово о самой недостойной девственнице-самозванке в мире поп-музыки.

— Бритни? Ничего подобного, — сказала Эшли. — Она же живет с Джастином. Дело закрыто.