Несколько выше по улице, позади повозок с провиантом, стояла хорошо охраняемая карета, запряженная шестеркой лошадей, в которой хранилась личная казна Наполеона. Все это время она стояла в Ле-Кайю и была вывезена оттуда накануне вечером вместе с другим имуществом императора. Будучи нагружена золотыми и серебряными монетами общей стоимостью 1 600 000 франков, она лежала тяжким бременем ответственности на уполномоченном офицере. Увидев, что никаких организованных попыток расчистить дорогу не предпринимается, а город находится в состоянии анархии и повозки с продовольствием разграбляются, он решил выгрузить мешки с деньгами и перенести их через мост силами солдат охраны, проверенных людей, которым он приказал собраться вместе на другом берегу Самбры. Но в это время послышались выстрелы. Солдаты дальше по улице начали стрелять по бочкам с вином, чтобы поскорее добраться до их содержимого. Вскоре поднялся крик: «Пруссаки! Пруссаки! Нас обошли!» Воспользовавшись новой волной паники, толпа горожан, глазевшая на карету, напала на солдат, разгружавших мешки с деньгами, и завязалась жестокая драка. Мешки были вспороты, деньги посыпались на землю; бегущие солдаты останавливались при виде золота и вступали в схватку. Охрана ничего не могла поделать; дикая толпа горожан и солдат дралась за императорское богатство, обезумев от мысли, что если они захватят достаточное количество лежавшего перед ними золота, это положит конец всем их страданиям. Вскоре его полностью растащили.

В городе невозможно было проехать. Где-то далеко позади герцог Бассано, ехавший в карете с документами, спешно уничтожал важные бумаги. Весь этот транспорт пришлось бросить, позднее он оказался в руках пруссаков.

Наполеон с трудом пробился к мосту вместе со своим эскортом. Перейдя Самбру, они остановились на часок передохнуть в поле. По свидетельству Декостера, они поставили палатку и разожгли костер. Наполеон продиктовал приказы, пока вокруг, по полям и улицам, продолжала бежать его армия.

Декостера отпустили, в его услугах больше не было необходимости. Бертран вручил ему золотой наполеондор в уплату за его службу на протяжении последних двадцати четырех часов. Вряд ли это могло послужить достаточной компенсацией за разоренный дом и в особенности за то, что, уходя, императорская свита реквизировала у него лошадь; но Бертран был слишком встревожен, чтобы проявлять щедрость. Таковы были превратности войны, и, идя пешком обратно в Бель-Альянс, Декостер мог размышлять о том, что если бы французы победили, Наполеон и его компания на радостях сделали бы для него гораздо больше. (В конечном счете Декостер хорошо заработал в качестве гида по полю битвы.)

Наполеон продолжил свой путь, и через некоторое время был в безопасности по ту сторону границы. Тысячи людей наводили панику в деревне. Пока одни пересчитывали награбленное, другие мужественно боролись малыми группами, защищая свои знамена и помогая раненым или тем, кто был ранен более серьезно, чем они сами. Генерал Дюрютт, ослепший от крови, которая текла из раны на лбу, опираясь на плечо сержанта кирасиров, шел через границу, стремясь очутиться в безопасности. Маршал Ней шел пешком среди толпы и едва не падал от усталости и пережитого потрясения. Ему помогал капрал, поддерживавший его, пока наконец его не узнал майор-улан и, спрыгнув со своей лошади, не помог ему на нее взобраться, сам продолжая путь пешком.

В 9 утра Наполеон достиг укрепленного города Филиппвилля. Обнаружив, что ворота заперты, он был вынужден ждать, когда его впустят, пока не вышел комендант и не узнал его. Здесь он присоединился к герцогу Бассано и другим офицерам. Отдохнув, они составили свои планы и разослали сообщения. Генералам, остававшимся во Франции, были даны указания, командирам укреплений на границе было приказано приготовиться к наступлению. Бегущим солдатам предписывалось собраться в Лаоне, Суассоне и где-то еще. Хотя было ясно, что его игра проиграна, Наполеона обуревало желание продолжить войну любой ценой. Теперь альтернативой его отречению от власти было превратить всю Францию в поле битвы, чтобы теперь вся нация боролась за его выживание. Если удастся выиграть время, может произойти нечто неожиданное и принести ему какие-либо преимущества. В этом мире вечных перемен необходимо было ждать, и в изменившихся обстоятельствах он мог восстановить власть, единственное, ради чего ему стоило жить. Однако для этого вся Франция должна была отождествлять себя с ним и вместо «Наполеон в опасности» говорить: «Франция в опасности».

Из Филиппвилля он послал два письма своему брату Жозефу. Одно предназначалось для прочтения совету, президентом которого являлся Жозеф, и в нем содержался неверный отчет о проигранной битве. Другое было личным посланием, в котором он признавал, что армия разбита, но с уверенностью говорил о ресурсах Франции, на которые теперь был намерен опереться, и высказывал намерение продолжать войну до последней возможности. «Все можно исправить, — писал он. — Дай мне знать, какой эффект этот ужасный скандал произвел на палату. Думаю, депутаты понимают, что в нынешнее время кризиса их долг состоит в том, чтобы объединиться со мной ради спасения Франции. Подготовь их к тому, чтобы они достойно поддержали меня».

Пока Наполеон занимался в Филиппвилле своей корреспонденцией, его гонец, посланный из Катр-Бра, настиг Груши неподалеку от Вавра. Накануне Груши и его крыло армии сражались до 11 вечера, и битва с Тильманном закончилась неопределенностью. Несмотря на вдвое меньшую численность, пруссаки вели сражение великолепно и смогли загнать французов в угол. Обе стороны встали биваком на ночь там, где воевали, и битва продолжилась утром. Пруссаки были очень обрадованы новостью о победе на равнине Мон-Сен-Жан, которая поступила вместе с информацией о том, что Пирх I приближается, чтобы отрезать Груши пути к отступлению. Несмотря на некоторое воодушевление, которое вызвала эта новость, им в конце концов пришлось отступить перед превосходящими силами противника, и Тильманн объявил общее отступление по брюссельской дороге. Схватка завершилась примерно в 10.30, и Груши, до сих пор еще не знавший, чем закончилась основная битва, решил, что Наполеон должен был завоевать победу, и потому приготовился маршировать к Брюсселю. Но в это время из Катр-Бра прибыл гонец Наполеона.

Его привели к Груши, который подумал, что тот или пьян, или сошел с ума, поскольку он бормотал что-то нечленораздельное с диким рассеянным видом, и его долго никто не мог понять, но наконец после упорных расспросов Груши и его генералы узнали, что их правителя постигло несчастье, что они сами теперь находятся в большой опасности и должны как можно скорее отступать. Катастрофическая новость. Победоносная армия Блюхера была близко и свободно могла обрушить на них всю свою мощь. По крайней мере, теперь Груши был хозяином самому себе и мог не бояться пойти против воли Наполеона. Было ясно, что с Наполеоном покончено. Действуя с необычайной энергией, Груши искусно и скоро маневрировал при поддержке Вандамма, демонстрировавшего все свое высочайшее мужество и решительность. Им предстояло спасти правое крыло армии Груши (Жерар был серьезно ранен во время сражения накануне днем), отступить строем перед преследующим их противником, пробиться из нескольких исключительно трудных участков и не только сохранить снаряжение, но и попутно хорошенько позаботиться о раненых. Способность Груши справиться с этим труднейшим отступлением ставит под сомнение его вину в проигрыше битвы при Ватерлоо.