Полли Николс никогда не смогли бы устроиться на работу в контору, несмотря на то, что умели читать и писать; зато они могли по двенадцать часов в день штопать штаны в швейной мастерской или склеивать спичечные коробки за плату, которой едва хватало на койку и пропитание. Женский труд оплачивался ничтожно, потому что женщина была расходным товаром: считалось, что добывать хлеб – это не женское дело. Но, к сожалению, многим женщинам приходилось его добывать. В случае смерти или ухода мужа, отца или партнера выжить женщине из рабочего класса было практически нереально. Общество было устроено таким образом, что женщина без мужчины становилась ненужной.

Женщина нужна была исключительно для того, чтобы обслуживать мужчин. А поскольку мужчины из рабочего класса обслуживали потребности других мужчин классом выше, женщины оказывались в самом низу этой иерархии; их, как колышки, загоняли всё глубже и дальше в землю под тяжестью многочисленных требований. Женщине предписывалось рожать и воспитывать детей, но из-за того, что самые примитивные средства контрацепции и даже информация о них были недоступны беднякам, они не могли контролировать размеры своих семей, чтобы предотвратить неизбежное падение в финансовую яму. Ни у женщин из семейства Эддоус, ни у матери Энни Чэпмен, ни у Полли Николс не было такой возможности.

Вдобавок ко всему на женских плечах лежал самый тяжелый груз: от женщины требовалось быть образцом морали и сексуальной непорочности. Поскольку женщина считалась центром семьи, она должна была вести себя безукоризненно – в противном случае в любых проблемах винили именно ее. Бдительность и самопожертвование матери служили моральным компасом детям. Неукоснительное исполнение женой супружеского долга удерживало мужа от греха, пабов и других женщин. Если мужчина вступал в сексуальную связь с несколькими женщинами, это считалось «нормальным»: к мужским изменам относились если не с одобрением, то с пониманием – таков был двойной стандарт. Однако женщина могла заниматься сексом лишь с законным мужем. Эти правила настолько укоренились, что даже среди рабочего класса, где царили более свободные нравы – внебрачный секс был не редкостью, мужчины и женщины предпочитали не скреплять свои союзы законными узами, а расходились и снова сходились, – на женщину ложилась вся тяжесть морального осуждения, особенно если судьей выступал благополучный викторианский средний класс. Под узколобым критическим взглядом викторианского общества Полли и Энни превращались в падших женщин в тот самый момент, когда уходили от законных мужей и связывали свою судьбу с другими мужчинами. Кейт была ничем не лучше Мэри Джейн, ведь обе состояли во внебрачной связи с двумя партнерами, а Элизабет и вовсе была дважды «испорчена» – в первый раз в Гётеборге, когда ее имя попало в реестр публичных женщин, а во второй раз после расставания с мужем, когда стала проституткой. Двойной стандарт делил всё на черное и белое. Миссионеры сулили милосердие и спасение тем, кто ступил на неправильный путь, но избавление становилось возможным лишь после многих лет стыда и осуждения. Стоит ли удивляться, что Полли сбежала из благочестивого дома Каудри, Энни не признавалась сестрам, где живет, а Элизабет никому не могла открыть свою душу? Стоит ли удивляться, что Кейт рассорилась со своими детьми, а Мэри Джейн к двадцати пяти годам превратилась в скандальную пьяницу?

Вера в то, что «Джек-потрошитель убивал проституток», лишь укрепила эту черно-белую мораль. Но мораль, актуальная в 1888 году, перестала быть таковой в наши дни. И все же большинство людей до сих пор считают «фактом» это ошибочное воззрение, не выдерживающее никакой критики.

С момента принятия Акта о заразных болезнях в 1860-е годы и до убийств в Уайтчепеле власти, в том числе даже столичная полиция, не могли прийти к единому мнению, каких женщин следует считать «проститутками» и как их идентифицировать[372]. Считать ли проституткой женщину вроде Мэри Джейн Келли, которая зарабатывает на жизнь торговлей своим телом и сама причисляет себя к этой профессии, или значение термина можно расширить? Быть может, проститутка – это женщина, которую мужчина угостил выпивкой, а затем препроводил в гостиницу, оплатил номер и провел с ней ночь? А женщина, которая периодически мастурбирует мужчине за деньги на задворках паба, но не вступает с ним в половой контакт, является проституткой? Считается ли проституткой женщина, которая позволяет мужчине пошарить у себя под юбкой за деньги? А женщина, которая дважды за неделю занималась сексом за деньги, затем нашла работу в прачечной, встретила мужчину и стала жить с ним вместе, не заключая законный брак? А та, что работала в борделе, но потом стала содержанкой одного из своих бывших клиентов? А та, что бродяжничала и согласилась на секс с мужчиной, потому что чувствовала себя одиноко и боялась оставаться одна на улице? А девчонка с фабрики, занимавшаяся сексом с юношами, которые ухаживали за ней и приносили ей подарки? А женщина, которую окружающие считали «доступной и легкомысленной» лишь потому, что она любила кутить в пабах допоздна? А женщина с тремя детьми от трех разных отцов, которая жила с мужчиной просто потому, что ей нужна была крыша над головой?

Некоторых из этих женщин можно отнести в категорию «профессиональных» проституток; другие же занимались проституцией лишь от случая к случаю или вовсе не являлись проститутками, а были обычными женщинами, вступившими во внебрачную связь, что никак не нарушало общественные нормы, принятые в их кругу. Даже сотрудники Службы столичной полиции признавали, что эти группы разделяла столь тонкая грань, что отличить «настоящих» проституток от тех, кто ими не являлся, не представлялось возможным.

Вопрос о том, кого можно, а кого нельзя считать проституткой, встал ребром в июле 1887 года, когда Элизабет Касс, портниху, которая вышла из дома одна, чтобы купить перчатки и посмотреть на иллюминацию на Риджент-стрит в честь золотого юбилея коронации, по ошибке арестовали и обвинили в проституции. Последовал суд, и Касс оправдали. Полицейские же были вынуждены пересмотреть свои взгляды на мораль одиноких женщин и больше не спешили наклеивать ярлык проститутки на любую девушку, прогуливавшуюся в одиночестве. В своем приказе от 19 июля 1887 года сэр Чарльз Уоррен попытался прояснить этот вопрос и утвердить официальные критерии, которые помогли бы сотрудникам полиции идентифицировать секс-работниц. В документе говорилось, что «констеблям не следует предполагать, что женщина зарабатывает проституцией», если тому нет доказательств, и «полицейские не должны называть женщину проституткой, коль скоро та сама не описывает так свой род занятий или ее виновность не признана в суде». Чтобы обвинить женщину в проституции, требовалось свидетельство – письменное заявление человека, которому обвиняемая «досаждала или предлагала свои услуги»[373]. Год спустя Уоррен столь же осторожно высказывался о жительницах уайтчепельских ночлежек и признавал, что «нет никакой возможности