– Знаю, – простонала я. – Я услышала это еще в первые четыре раза, когда ты это говорил.

Майкл шумно выдохнул, энергично потерев лоб, словно его голова была лампой джинна, и он хотел загадать желание, чтобы ничего этого не было.

– Ладно. Я прокручу только одну часть. И на этом все.

– Ты так долго тянул – чего ж теперь так спешишь? – поддразнила я.

Майкл протянул руку и пощекотал мне шею. Я взвизгнула и захихикала, а потом он взял меня за подбородок, чуть приподнял мое лицо и запечатлел на моих губах быстрый поцелуй, потом другой – более глубокий. Я целовала его в ответ, и мои губы жаждали его поцелуев все сильнее.

– Скажи мне правду, – прошептал Майкл, – ты все еще слышишь это жужжание?

Я вздохнула.

– Да.

Его улыбка мгновенно угасла.

– Тогда зачем мы это делаем?

– Потому что мне нужно знать. Я не могу идти дальше, если не буду знать, а только воображать, что случилось.

– Она могла солгать, – возразил он. – Может быть, она пытается выкрутиться, придумав новое вранье.

– Она не лжет. Ей больше нечего терять.

Майкл покачал головой.

– Твой отец меня убьет.

– Он не убил тебя в прошлые двадцать раз, когда ты это говорил.

Майкл фыркнул, достал свой «Айфон» и щелкнул по значку приложения с подкастами, а потом взял меня за руку.

– Ладно. Готова?

Я затаила дыхание и сжала его руку в ответ.

– Да.

Майкл кивнул, нажал на кнопку воспроизведения, и в машине зазвучал голос миссис Чарльз.

– Огаст постоянно поднимал руку на девочек. Я все время говорила ему, чтобы он перестал. Но он избивал своих сестер. Те синяки, которые вы видели на Мандей и Эйприл, не все на моей совести. Последней каплей стало то, что я подловила его, когда он кусал Тьюздей. Она еще совсем ребенок! Я начала щипать его, кусать в ответ. Сказала ему: «Разве я не говорила тебе, что мальчики не должны трогать девочек?» Он знал – я ведь все время говорила ему это. Он кричал и не затыкался. Я стала душить его, сжала руками его горло. Он сопротивлялся, а потом закатил глаза и умер. Я велела Эйприл запихать его в морозильник, потому что… ну, мне не хотелось заниматься им.

Ее голос был спокойным, размеренным, гладким, как шелк. Она подробно описывала то, как убивала своего ребенка… так вы могли бы рассказывать о скучном воскресном вечере.

– Мандей была шустрой девчонкой. Шустрой с самого своего рождения. К моему дому приходили парни, искали ее, и всякое такое. Я даже слышала, что она путалась и с девушками тоже.

Мы с Майклом встретились взглядами, и он сжал мою руку, целуя костяшки пальцев.

– Я вернулась домой с работы няней раньше обычного и увидела, как она выходит из какой-то машины в обтягивающих коротких шортах. Она болтала, что собирается бросить меня. Я схватила ее за шею и начала бить. Она хотела быть большой и крутой, пыталась изображать передо мной взрослую, – ну, так я и побила ее, как взрослую. Она начала кричать, ругаться на меня и продолжала все это без конца.

Я заперла ее в шкафу на пару дней. Она продолжала кричать, просить, чтобы я ее выпустила, дала воды. Каждый раз она поднимала такой шум, что я подходила и пинала ее. В последний раз… она просто не встала. Не знаю, как она оказалась в том морозильнике. Я не клала ее туда. Пусть бы она сгнила в том шкафу.

Я не жалею о том, что сделала. Люди придумывают оправдания, говорят про то, про се… Но я знаю, что сделала, – и не жалею.

Майкл нажал на кнопку «стоп» и привлек меня к себе.

– Мы больше никогда не будем слушать эту мерзость. Никогда!

Я вытерла лицо о его плечо, только сейчас осознав, что пла́чу. Майкл чуть отстранился и поцеловал меня в обе щеки.

– Ты в порядке? – прошептал он, обдав теплым дыханием мои губы. Я кивнула.

– Останься здесь.

– Ты уверена?

Я оглянулась на дом, представляя, как Мандей выскакивает с заднего сиденья машины и вприпрыжку бежит по дорожке – все как во сне. Неспешно взмахнув руками, она одним прыжком взмыла на крыльцо и повернулась, чтобы с дурацкой улыбкой помахать нам. И я почти помахала ей в ответ. Почти.

– Да, я в порядке. Мне нужно это сделать.

Осенний ветерок играл с моими недавно выпрямленными волосами, и я дважды обернула вокруг шеи черный вязаный шарф. Я теперь носила только синее и черное. Любой другой цвет слишком сильно напоминал мне о Мандей. И я до сих пор чувствовала укол вины всякий раз, когда видела что-нибудь розовое.

Из-за всех этих уведомлений о выселении «Эд Боро» в последний год медленно превращался в город-призрак, а дом Мандей теперь называли «Домом ужасов». Я подошла поближе, инстинктивно ожидая услышать громкий звук телевизора, и приподняла тяжелый замо́к, висящий на цепи, словно гиря. Он клацнул по тонкому дереву. Прижавшись ухом к двери, я закрыла глаза и прислушалась. Тишина. Никакого жужжания, только шелест ветра в пустом помещении. Я сделала шаг назад, слабо улыбнувшись от облегчения. «Ее здесь нет, – сказала я себе. – Ее нет в этом морозильнике. Ее просто нет».

– Ты – подруга Мандей, верно?

Я вскрикнула и едва не споткнулась о ту же самую трещину в дорожке, что и пару лет назад. На крыльце у соседней двери сидела женщина. Сидела так неподвижно, что полностью сливалась с окружающей обстановкой.

– Я помню, ты приходила сюда несколько раз искать ее. – Она застегнула верхнюю пуговицу своего желтовато-коричневого пальто. – Она рассказывала мне о тебе. Говорила, что вы похожи. Как близнецы.

Мое сердце дрогнуло при мысли о том, что Мандей говорила про меня с такой гордостью. Сквозь пожелтевшую траву я подошла ближе к соседскому крыльцу. Вблизи женщина выглядела намного старше: ее густые волосы были платинового цвета, кожа – сливочно-коричневой, точно ириска, а улыбка могла бы озарить собой ночное небо.

– Я – миссис Раундтри. Как раз собиралась уйти к себе. Хочешь выпить чая?

Окна брошенного дома справа от ее жилища, заколоченные кривыми досками, создавали впечатление, как будто оттуда уезжали в спешке.

– Нет, мэм, спасибо. Вы единственная остались на этой улице?

Миссис Раундтри фыркнула.

– Родни и Кейси уехали через год после того, как это случилось. А с учетом всего остального, что здесь творилось… никто не захотел жить рядом с этим местом. Но я живу здесь уже так давно, что для меня слишком поздно все бросать.

Мой взгляд сместился на заколоченное окно комнаты Мандей. «Ее больше там нет, – напомнила я себе. – Ее нет».

– Когда-то она подолгу сидела на крыльце, глядя на облака, – со вздохом сказала миссис Раундтри. – Иногда плакала, и тогда я понимала, что что-нибудь стряслось. Но тогда я долгое время не слышала ее плач.