Настоящее

Кейт вёл машину по дороге, которая становилась всё уже, и рассказывал про свой летний домик: когда и как он его купил, и что свозили сюда контрабандой из Канады он и его друзья, но у Маркуса в какой-то момент просто закрылись глаза.

Он очнулся оттого, что вдруг стало тихо. Свет фар выхватывал из темноты маленький дощатый домик.

– Ты в порядке? – спросил Кейт. Мотор, остывая, потрескивал.

– Да, – ответил Маркус. – Да. Я в порядке.

– Выглядишь ты не самым лучшим образом.

– Ничего. Я должен.

– Что уж такое ты должен?

Маркус посмотрел на домик. У крыльца громоздились мусорные мешки, под навесом от дождя стояли два газовых баллона с бутаном, а рядом с ними – вторая машина, накрытая брезентом.

– Если бы я знал… Может быть, спасти мир…

Прошлое

Что это было?

Он сидел на кровати, в простыне, влажной от пота. Открытое окно, мягко колышутся шторы, бесцветные, призрачные, вот дохнуло ночной прохладой… И звёзды на небосводе блещут, как алмазы в сокровищнице из «Тысячи и одной ночи». Достаточно было один раз увидеть этот небосвод, чтобы понять, почему первыми астрономами были арабы.

Вот, опять. Пронзительный дребезжащий звук. Откуда он доносится? Маркус повернулся. Почему-то от изголовья кровати.

Телефон! Какой-то чокнутый дизайнер решил так упрятать его в основание лампы на ночном столике, что Маркус до сего момента его даже ни разу не заметил. Телефон прозвенел ещё раз, прежде чем Маркус разобрался, как выудить трубку из держателя.

– Алло?

Это был Ванг. Одному небу известно, где и как китаец раздобыл этот номер телефона.

– Вспоминаете ли вы хоть иногда о нашей договорённости, Марк? – Голос отца Эми-Ли звучал раздражающе бодро и энергично. Ведь у него в Америке до глубокой ночи было ещё далеко.

– Что? – хрипло переспросил Маркус. – Да, конечно.

– Да? Тогда почему же я ничего от вас не слышу? Ни слова! Проходят недели, а вы продолжаете делать вид, будто нашего разговора вовсе не было.

Марк помотал головой, пытаясь стряхнуть с себя сонливость.

– Нет-нет. Я помню. Просто это требует времени. Не так всё просто.

– Могу ли я вам верить, Марк? Скажите мне правду. Знаете, ведь я недоверчивый человек. Я говорю себе: ведь вы и так спите с моей дочерью – вдруг вы решили, что с вас довольно и этого? Вот я и решил позвонить вам.

– Мистер Ванг, я могу вам только сказать, что делаю всё возможное, – объяснил Маркус. И уж совершенно точно он не стал бы обсуждать с этим человеком свою сексуальную жизнь. – Но пока что я могу сообщить вам лишь самые поверхностные вещи. И не по телефону. Дайте мне ещё несколько недель.

Молчание. Трансатлантическая тишина.

– Хорошо, – сказал наконец Ванг. – Я предлагаю вам приехать ко мне на ранчо ровно через четыре недели, в этот же день. Там будет несколько специалистов, которые с интересом выслушают вас. А дальше будет видно.

Маркус сглотнул, надеясь, что это не было слышно на другом конце провода.

– О'кей.

– Знаете, – продолжал Ванг, – Эми-Ли будет больно, если я запрещу ей видеться с вами. А она меня послушается. В этом отношении она примерная дочь. Подумайте об этом. – И он положил трубку.

Маркус неподвижно сидел в темноте. Вот оно, значит, как. Оказывается, нужно быть готовым платить высокую цену за жизнь с таким высоким числом оборотов.

Он услышал, как в глубине дома кто-то ходит. Прислуга, должно быть. Он пристроил трубку на место.

При этом упрёки Ванга были несправедливы. Маркус уже несколько недель работал вместе с Блоком, который прилагал все силы к тому, чтобы ввести его в суть своего метода. Однако либо Блок был плохим преподавателем, либо Маркус – плохим учеником, а может, и то и другое; но Маркус пока что так и не постиг основной принцип метода Блока.

Или, другими словами: то, что делал Блок, с виду казалось Маркусу – как прежде, так и теперь – чистым шаманством. И он не смог бы это даже толком объяснить своему будущему тестю.

Дни за днями протекали одинаково. По утрам Блок изучал карты, пока не определял следующее место для исследования, куда они и ехали потом со всем своим эскортом, который, казалось, становился всё больше. По каким критериям Блок выбирал то или иное место? Уже одно это оставалось для Маркуса неясным. Австриец много чего твердил о «линиях искривления», о «касательных к вершинам и горках с отрицательной высотой», а поскольку говорил он это с таким видом, будто всё это должно быть хорошо известно любому мало-мальски грамотному человеку, Маркусу только и оставалось, что просто кивать.

Он говорил себе, что улучит минутку и разузнает это. И что не отступится, пока не разберётся.

Как только колонна останавливалась – посреди пустыни, у подножия скалы или ещё где-то, – Блок первым делом проверял при помощи своего навигатора, на том ли они месте. Его недоверие было оправданным: уже дважды координаты оказывались неверными. Один раз с этим не было проблем; им просто пришлось проехать на несколько километров дальше. А второй раз, когда Блок стал настаивать на том, чтобы поехать в нужное место, им объяснили, что этого сделать нельзя, туда нет доступа.

Как только выяснялось, что они на нужном месте, сооружалась палатка, и тут же начинали рыть. Частью простым ручным буром, частью более серьёзными приборами забирали пробы почвы, которые Блок собственноручно упаковывал, надписывал и заносил в каталог. Когда это бывало сделано, проводились обширные сейсмические исследования, к которым привлекались сопровождавшие их арабы. Заложить взрывчатку и распределить сенсоры по местности Блок предоставлял трем инженерам; он настаивал лишь на том, чтобы позиции постоянно согласовывались как по навигатору, так и по триангуляции.

Сейсмические исследования, это Маркус понял быстро, были чистым отвлекающим манёвром. Пока над пустыней гремели взрывы и к знойному небу поднимались облачка пыли, оба они оставались в палатке и сообща перебирали те пробы минералов, которые Блок считал действительно релевантными.

– Если вы почитаете научно-популярные книги про нефть, у вас сложится впечатление, что нефтяное поле представляет собой что-то вроде подземного озера, – объяснял Блок. – Это в корне неверно. На самом деле нефть пропитывает определённый слой минералов, как вода губку. Такие минералы называют накопителями. Чаще всего это песчаник или известняк, но в любом случае осадочная порода. Понимаете? Порода, которая образовалась в ходе миллионов лет из отложений. Поэтому она пористая, пронизанная бесчисленными каналами и пузырьками пустот. В отличие от изверженных горных пород, которые возникли в результате вулканической деятельности: гранита, гнейса, базальта и так далее. Это виды минералов, которые применяют для мостовых, для подоконников или памятников – почему? Потому что они не допускают проникновения влаги. Поэтому содержать нефть они не могут. Но если они окружают нефтесодержащий слой минерала, то нефть остаётся там, где она есть. Потому и ищут согласно традиционным теориям геологические формации, при которых осадочные породы заперты в изверженных породах – в раздувах, короблениях,[31]в стратиграфических или тектонических залеганиях.