может назвать «разумными») возникают и развиваются в процессе полового отбора. В конце концов, мы тут сорок с лишним глав рассуждаем о том, что половое размножение – дело непростое, а у некоторых существ вообще самое сложное из всего, чем им приходится заниматься. Хочешь продолжать род – придумай, как погромче квакнуть.

И все же эволюция разума у людей – куда более увлекательная тема, чем лягушачье кваканье, и не только потому, что сами мы люди, но и потому, что ничего более причудливого, чем человеческий разум, пока во Вселенной не обнаружено. Любые теории о происхождении человека теряют всякий смысл, если не объясняют появление этого свойства. Миллер в своей книге перечисляет три обстоятельства, делающие человеческий разум нерешенной загадкой эволюции.

Во-первых, почему он появился только у человека? Способность к полету полезна, и вот крылья независимо появляются у насекомых, птерозавров, птиц и рукокрылых. Умение быстро плавать полезно, и вот ихтиозавры и дельфины становятся формой тела похожи на рыб. Если разум есть только у нас, может быть, он не так уж нужен для выживания?

Во-вторых, почему все то время (от 2,5 млн до 0,3 млн лет назад), пока мозг человека стремительно рос, наши предки делали унылые каменные рубила, вместо того чтобы сразу кинуться создавать цивилизацию? Похоже, по-настоящему использовать мозг люди начали лишь 10 000 лет назад, а значит, до этого момента у них имелся весьма дорогостоящий, но мало используемый орган.

В-третьих, даже если разум крайне полезен для выживания, некоторые его аспекты вызывают вопросы. Кому могла понадобиться способность сочинять «Илиаду», придумывать богов, играть на музыкальных инструментах и рассказывать анекдоты? Это уж явно какие-то излишества.

Мне совершенно не хочется портить кому-то удовольствие от книги Джеффри Миллера и пересказывать весь ход его мысли, да это и невозможно сделать в одной главе. Поэтому сразу к делу: быстрое развитие, казалось бы, бессмысленного признака заставляет предположить, что в человеческой эволюции что-то «пошло вразнос», то есть угодило в петлю положительной обратной связи. Об одной такой петле мы много рассуждали, и она называется «фишеровское убегание». Надо сказать, что сам Джеффри Миллер в начале 1990-х неоднократно выступал в том духе, что именно «убегание» – единственно возможное объяснение эволюции разума, и даже отстаивал данный тезис в своей диссертации. Из-за этого у тех, кто так и не удосужился прочитать его книгу, могло сложиться ложное представление, будто «Соблазняющий разум» именно об этом. На самом деле теперь Миллер признает, что нельзя уж настолько упрощать проблему. В чем он, однако, не сомневается, так это в том, что наш разум – продукт полового отбора.

На самом деле в этой идее нет большой новизны: неспроста же Дарвин дал своей книге название «Происхождение человека и половой отбор» (интересно, что примерно две трети этой книги посвящены половому отбору у животных без всякого упоминания об эволюции человека). Джеффри Миллер видит в этом некую хитрость Дарвина: он якобы упаковал в одну книгу идею эволюции человека – сенсацию для широкой публики – и недооцененную теорию полового отбора, чтобы как-то привлечь внимание к последней. Однако возможно, что все было проще: Дарвин обладал огромной интуицией, и связь становления человека разумного с половым отбором могла показаться ему очевидной, хотя для детальной аргументации данных явно не хватало. Последователи Дарвина пошли еще дальше, объявив следствием полового отбора человеческую культуру и искусство, – в конце XIX века это вполне могли вычитать у Герберта Спенсера умные гимназисты из романов Гарина-Михайловского. Но и Спенсеру для аргументации своих идей не хватило сущей малости – хоть какого-то представления о том, как на самом деле работает эволюция. И в ХХ веке, когда все эти разговоры стало возможно перевести на язык генов и давлений отбора, велосипед пришлось изобретать заново.

К 1970-м идея о том, что развитие интеллекта в эволюции человека как-то связано с «фишеровским убеганием», носилась в воздухе, и Миллер явно взял ее не с потолка. Однако существовали и куда более популярные гипотезы – все так или иначе использующие идею положительной обратной связи, потому что без этого никак не объяснить увеличение мозга в три раза на одном не слишком длинном эволюционном забеге. Одна из них – «теория культурного драйва», согласно которой эта петля обратной связи возникла между мозгом и культурой. Этой теории придерживался, в частности, Эдвард Уилсон, уже появлявшийся здесь как автор понятия эусоциальности. Мозг создает культуру, которая требует увеличения мозга, который, увеличившись, усложняет эту культуру еще больше, так что без большого мозга в ней уже совсем ничего не поймешь[31]. Интересная модификация этой гипотезы принадлежит английскому нейропсихологу Николасу Хамфри (род. 1943): по его мнению, цепную реакцию могли запустить сама человеческая социальность и рост численности групп – надо же как-то запомнить всех сородичей и ни с кем не поссориться. На этой основе в конце 1980-х годов сложилась теория, известная под провокационным названием «макиавеллиевский интеллект»: здесь интеллект требовался уже не просто для поддержания вежливых разговоров с соплеменниками, но и для коварных психологических манипуляций, лицемерия и интриганства.

Наконец, появилась гипотеза, наименее лестная для человека разумного. Ее предложил Ричард Александер (1929–2018), скромный профессор зоологии, сорок лет преподававший в Мичиганском университете, а затем вышедший на пенсию и занявшийся разведением лошадей. Согласно этой гипотезе, причина лавинообразного развития мозга – своего рода гонка вооружений в борьбе разных групп гоминид. Другими словами, разум нес войны, а войны оттачивали разум. Эта идея не стяжала такой популярности, как предыдущие, но, возможно, напрасно: во многих случаях интуиция профессора Александера приносила блестящие плоды. Так, еще в 1970-х он буквально выдумал из головы эусоциальное млекопитающее – грызуна, живущего колониями во главе с плодовитой самкой. А через некоторое время оказалось, что голый землекоп действительно существует и ведет себя в точном соответствии с предсказаниями Александера. Может быть, с нашими предками он тоже все угадал правильно?

Надо сказать, что в тонких различиях этих моделей разбираются разве что эволюционные психологи, а для широкой публики грани между этими идеями размыты, и часто их объединяют под наиболее провокационным из названий – «теории макиавеллиевского интеллекта». Объединяет их то, что разум в них развивается под действием усложняющегося общества, а развившись, сам ведет к дальнейшему усложнению этого общества. Миллер нигде не опроверг эту картину, однако добавил к ней половой отбор, отчего картина сразу засияла новыми красками.

Согласно Миллеру, половой отбор может способствовать развитию разума сразу во всех своих ипостасях. Мозг – прекрасный индикатор приспособленности, поскольку чутко откликается на любое генетическое неблагополучие. Если половой отбор вступит на путь «честной рекламы», разум – идеальный рекламирующий признак, потому что еще ни одному болвану не удавалось притвориться остроумным, не будучи таковым. Мозг годится и как гандикап, и не только потому, что потребляет огромное количество энергии, но, возможно, и потому, что слишком много задумываться об абстрактных предметах неполезно для житейского успеха. Наконец, нельзя исключать и более или менее длительных периодов человеческой истории, когда половой отбор действительно начинал работать в режиме «фишеровского убегания». О том, как половой отбор может закреплять просоциальные признаки, речь шла в прошлой главе, где таким признаком (по мнению Кеннеди и Павличев) оказалось умение доставлять женщине удовольствие в сексе. Но разум уж точно полезнее оргазма, если вам надо вписаться в социум и занять в нем заметное положение.

Книга Миллера – 736 страниц чистого интеллектуального удовольствия, и не надо думать, что вместо нее можно прочитать наши жалкие несколько абзацев. Однако она была написана почти четверть века назад, и с тех пор было получено прискорбно мало доказательств правильности изложенных в ней идей. Вот один небольшой пример. В 2017 году Алекс де Казьен из Нью-Йоркского университета прониклась идеями Миллера и попыталась найти им подтверждение. Если развитие мозга в эволюционной линии человека управлялось половым отбором, то, возможно, у ныне живущих приматов существует какая-то связь между размером мозга и их половыми практиками? Например, у тех, кто предается промискуитету, половой отбор должен играть более заметную роль, а значит, и мозг (то есть ум) станет больше. Кстати, не надо думать, что моногамность вообще не оставляет места для полового отбора (за опровержением этого мнения опять же адресую читателей к книге Миллера), однако чем больше партнерш у успешного самца, тем отбор, конечно, сильнее.

Алекс и ее