идущую под полным парусом, Сантьяго зарифил его до половины, закрепил руль и отдался сну. Это оказалось совсем не простым делом, он никак не мог отыскать удобную позу. Одно дело – задремывать на несколько минут, и совсем другое – устроиться на два-три часа.

Он вытащил одежду из ящика, связал ее в плотный узел и положил под спину. Вытянутые ноги касались края средней банки, правую руку он опер о рукоять руля и облокотился на нее, левую бессильно свесил вдоль тела и закрыл глаза. Однако сон не шел, а в голову начали лезть тревожные мысли. Промаявшись какое-то время, Сантьяго пересел так, чтобы руль оказался слева, и навалился на рукоятку левой половиной туловища.

Увы, прикрыв глаза, он не ощутил ни малейшего желания спать. Сон куда-то улетучился, оставив тяжелую голову и легкое жжение век.

– Святая Богородица! – вскричал Сантьяго, поднимаясь на ноги. Один из вызубренных наизусть советов для потерпевшего кораблекрушение гласил: если ты остался один, не молчи. Безмолвие убивает не хуже ножа, звук человеческого голоса, даже твоего собственного, придает силы и уверенность.

– Сколько ночей без сна мы провели в Навигацком вместе с падре Игнасио? – во весь голос произнес Сантьяго. – А потом целый день сидели на занятиях! Неужели у меня не хватит сил дождаться утра? Сейчас я умоюсь, отгоню подальше сон, а днем, если погода будет хороша, уберу парус и лягу отдохнуть.

Так он и поступил, и это решение спасло ему жизнь. Утро выдалось хмурым; когда окончательно развиднелось, Сантьяго увидел, что горизонт на северо-западе обложен тучами. Сомнений быть не могло – надвигалась гроза. Он быстро убрал парус и выкинул в море плавучий якорь. Шлюпка сразу повернулась носом к ветру и принялась легко перепрыгивать через волны. Проверив, хорошо ли прилегает к бортам натянутый вчера над носовой частью запасной парус, Сантьяго решил прикрыть основным парусом кормовую часть шлюпки.

Ветер свистел все сильнее и сильнее. Черные тучи приближались с ужасающей быстротой. Уже нешуточные волны вздымали гребни, увенчанные белой пеной. Море, сверкая зубами, хохотало, как жестокий пират при виде добычи.

Сантьяго привязал и закрепил парус от мачты до кормы, положив его внахлест на запасной, прикрывавший шлюпку от носа до мачты. Щелей почти не осталось, только вокруг мачты он не сумел обвязать его плотно, для этого пришлось бы резать ткань, а на это уже не хватало времени. Свободный конец паруса перевесился через корму и ушел в воду. Сантьяго достал тяжелый якорь, прикрепил его к этому концу, затем подлез под парус и выбросил якорь в море. Под его весом парусина туго натянулась, и он оказался в небольшом домике с крышей из ткани. Все внутри было залито желтым светом, проникавшим сквозь парус. Сантьяго уселся поудобнее и стал ожидать шквала.

– Если волна перевернет шлюпку, – сказал он сам себе, – парус не даст мне выплыть наружу, и я захлебнусь тут, точно слепой котенок в ведре.

Сантьяго прикоснулся к рукоятке кинжала, висевшего на поясе, и немного перевел дух.

– Под лодкой останется воздух, я успею разрезать ткань и выбраться наружу. Но, с другой стороны, – добавил он, – для чего выбираться? Что я буду делать без шлюпки в бушующем море? Стоит ли продлевать мучения, бороться с волнами, глотать соленую воду и в конце концов все равно пойти ко дну? Не лучше ли вонзить себе в сердце кинжал и сразу покончить со всем этим? Да, пожалуй, это самое правильное решение. – Мужское решение, и он так и поступит. Но Всемилостивый Господь не допустит такого, и его шлюпка успешно выдержит шторм. А если нет, то…

Он снова прикоснулся к рукоятке и успокоился еще больше.

Шквал налетел, беспощадный, точно демон-губитель. Волны с шумом разбивались о нос шлюпки и, перекатываясь через парусину, соскальзывали обратно в море. С каждой из них сквозь щели просачивалось немного воды, и скоро на дне шлюпки заплескалась лужица. Выплеснуть ее за борт не представлялось возможным, и Сантьяго пришлось сесть на корточки, чтобы насквозь не промокнуть.

Ему причудилось, что он, как в детстве, снова оказался на качелях. Шлюпка, словно толкаемая рукой великана, продольно раскачивалась. Сначала взмывал вверх нос, взбираясь на волну, затем суденышко ухало вниз, до самого дна ямы между валами, и сразу же начинало снова карабкаться вверх. Плавучий якорь надежно удерживал ее носом к волнам, и вскоре, привыкнув к постоянному раскачиванию, Сантьяго настолько успокоился, что даже почувствовал некий уют.

Он находился один посреди бушующего моря, снаружи свистел ветер, неслись ошметки пены, громоздились гигантские валы, но тут, внутри, он чувствовал себя в безопасности. Сантьяго казалось, будто ничто на свете не в состоянии поколебать великолепную устойчивость шлюпки. Внутри все оставалось на своих местах, надежно привязанное им самим перед бурей, и если бы не хлюпающая при каждом качке вода, положение было бы просто прекрасным!

А снаружи волны бесновались все больше. Сантьяго оставалось только выжидать и строить различные предположения. Буря могла отнести его куда угодно, единственным утешением было то, что от ближайшего берега суденышко отделяли десятки лиг, и поэтому рифы и скалы, на которых оно может разбиться за несколько мгновений, ему не страшны.

Он положился на Всевышнего и принялся шептать те молитвы, которые помнил наизусть. Но воображение мешало ему сосредоточиться. Что происходит там, наверху? Чем кончится эта бешеная борьба неба и моря, когда он снова превратится в человека из беспомощной куклы, которую воля стихии бросает от борта к борту?

От куклы его мысль соскользнула к Пепите, обычно забавлявшейся с куклой, и он с острым сожалением подумал, что может умереть, так и не познав таинства любви. Падре Бартоломео в своих проповедях не раз и не два призывал кадетов сохранить девственность для будущей супруги, связь с которой освятит церковь и потому не будет греховной. Однако с таким же успехом он мог призывать умирающего от жажды отказаться от кружки холодной воды. Большинство курсантов Навигацкого знали дорогу к портовым проституткам не хуже созвездий на небе.

Большинство, но не все. Пять или шесть парней восприняли всерьез призывы падре и отказались расстаться с чистотой в объятиях шлюхи. Одним из них был Сантьяго, и теперь, раскачиваясь на корточках в шлюпке, дрейфующей посреди бурного моря, он горько сожалел о своем целибате.

Ноги от долгой неподвижности начали болеть и покалывать, и ему пришлось, разразившись длинным ругательством, плюхнуться в лужу на полу. Вода, к его удивлению, оказалась не столь холодной, как он предполагал, а сидеть, вытянув ноги, было куда удобнее, чем на корточках. Спустя какое-то время