из-под передней банки парус, Сантьяго поднял его, закрепил шкоты и сел к рулю. Ровный ветер, дувший от берега Африки, понес шлюпку в глубину моря.

Расстояние, отделявшее его от берегов Испании, равнялось примерно шестидесяти лигам. Он видел это на карте капитана Луиса, когда они ночью определяли местоположение «Гвипуско». При попутном ветре шлюпка идет пятнадцать-двадцать лиг в сутки, то есть Средиземное море в этом месте можно пересечь за три-четыре дня. Воды в бочонке хватит на неделю, хлеба в мешке – тоже. А ведь еще остается запас на десять человек, который перед выходом из Кадиса помощник капитана собственноручно укладывал в шлюпку. В нем галеты, сушеное мясо, вяленая рыба и прочий провиант, о-го-го, беспокоиться не о чем, лишь бы не попасть в шторм!

Пиратская каракка постепенно удалялась, становясь все меньше и меньше, и вскоре он остался совершенно один. Только белый парус на горизонте свидетельствовал о том, что в мире есть еще кто-нибудь кроме Сантьяго. Когда тот окончательно скрылся из виду, он вдруг почувствовал приближение страха. Ужас внезапно обрушился на него, словно исчезновение паруса за линией горизонта проторило ему дорогу.

Один посреди моря! Закричишь – никто не услышит, будешь умирать – никто не протянет руку помощи. Муравей, цепляющийся за щепку, увлекаемую бурным потоком, – вот кто он на самом деле! Холодный пот выступил на лбу, а горячие капли покатились вдоль позвоночника. Сантьяго был уже близок к подлинному отчаянию, когда вспомнил слова падре Игнасио, преподававшего в училище навигацию. Иссушенный зноем и ветром старик, проведший большую часть жизни в открытом океане, вперевалку расхаживал по мраморным плитам училища, словно все еще находясь на палубе каракки.

– Запомните, мальчики, – повторял он, – жертв кораблекрушения убивает не море, не голод и не жажда. Раскачиваясь на волнах в своих шлюпках или на плотах, собранных из корабельных обломков, они умирают от ужаса.

Веселые юноши Навигацкого не принимали его слова всерьез, они казались им надуманными и преувеличенными.

– Падре натерпелся страху на военных кораблях, – комментировали записные зубоскалы, – и теперь пытается переложить его на наши головы, чтобы спокойно спать по ночам.

– Отчаяние убивает быстрее физических страданий, – возвращался к излюбленной теме падре Игнасио. – Самый крепкий мужчина, закаленный в боях воин, бесстрашный задира и умелый дуэлянт, услышав жалобные крики чаек, теряет голову. Окутанный ночной тьмой, несущийся по морю по воле течений и ветра, страшащийся разверзнутой под ним бездны, робеющий перед шумом и дрожащий от тишины, он за два-три дня превращается в мертвеца.

Как же бороться с отчаянием, которое убивает вернее любых физических лишений? – в тысячу сто пятьдесят восьмой раз спрашивал падре, устремляя на учеников пристальный взгляд. Те хихикали и в тысячу сто пятьдесят восьмой раз отвечали на вопрос. Хихикал и Сантьяго, еще не понимая, что вызубренный намертво урок спасет ему жизнь.

– Прежде всего, найдите себе занятие, – громко, словно стоя перед падре Игнасио, произнес он. – Не предавайтесь мрачным прогнозам и не поддавайтесь дурному настроению – делайте что-нибудь. Неважно что, но делайте!

Звук собственного голоса успокоил Сантьяго. Он осмотрел шлюпку, соображая, чем бы таким заняться, и вдруг заметил, что все еще облачен в кирасу. Чуть поразмыслив, он решил снять с себя всю одежду, кроме белья и пояса с прикрепленным к нему кинжалом в ножнах. Затем он решительно скинул сапоги. Погода стояла теплая, и верхнее платье только мешало, а босиком перемещаться по шлюпке было куда удобнее – подошвы сапог скользили по влажному дереву.

Закрепив руль, Сантьяго разделся, аккуратно сложил одежду и засунул ее в ящик под сиденьем на корме. Чтобы освободить место, он вытащил оттуда кожаное ведро для вычерпывания воды и проверил, на месте ли запас провианта. Все было там, куда его заботливо уложили. Рассматривая туго набитые мешочки с галетами и прислушиваясь к бульканью пресной воды в бочонке, он окончательно успокоился.

Под полным парусом, с туго натянутым шкотом шлюпка гордо бороздила море, оставляя за кормой мощный след. Если идти таким же ходом, до испанского берега он доберется за двое суток. Главное, не высадиться по ошибке в Гранадском эмирате.

Резкие порывы ветра усиливались, белые полосы пены появились на верхушках волн. Позади шлюпки разбегались крутые буруны, но Сантьяго не боялся, мореходные свойства суденышка были ему хорошо известны. Тем не менее, достав из-под банки запасной парус, он прикрыл им носовую часть шлюпки до самой мачты, привязав его так, чтобы пена и брызги не захлестывали вовнутрь. Затем вычерпал успевшую набраться воду и сел к рулю передохнуть.

Направление он держал по солнцу, рассчитывая более точно определиться с выходом звезд. Он надеялся, что ветер не усилится и не придется зарифить, а то и вообще убрать парус и дрейфовать, выкинув плавучий якорь. Якорь удержит шлюпку носом к волне, и если не начнется настоящий шторм, его положение вполне устойчиво.

Надежды оправдались, ветер оставался довольно свежим, но ровным. Вечер угасал в многоцветном великолепии. С наступлением темноты вокруг шлюпки поднялась невероятная суета. Сантьяго показалось, будто обитатели пучины специально приплыли к нему познакомиться. Полная луна хорошо освещала поверхность моря, она блестела и искрилась. Фыркали дельфины, большие рыбы то и дело выпрыгивали из воды и тут же падали обратно с оглушительным в ночной тишине всплеском. Вначале эти прыжки пугали Сантьяго, заставляя каждый раз вздрагивать, но вскоре он привык и перестал обращать на них внимание. Бормотание волн слилось в ровный гул, из которого порой выделялся особо сильный всплеск.

Сантьяго уселся на дно шлюпки, опер голову на банку и принялся внимательно рассматривать звездное небо. Оно было неправдоподобно красивым, здесь, у африканского берега, звезды казались куда крупнее, чем возле Кадиса. Картина была знакома до слез, он молитвенно сложил руки и зашептал:

– О Господи, благодарю Тебя за то, что Ты познакомил меня с падре Игнасио, и за то, что он не давал нам спать по ночам, заставляя запоминать созвездия. Если я вернусь домой, Господи, я поставлю Тебе самую большую свечу в Кадисском соборе, а потом пойду в училище, упаду на колени перед падре Игнасио и поцелую край его рясы.

Он читал карту неба, как книгу написанную крупными буквами. Шлюпка шла в правильном направлении, значит, завтра он будет ориентироваться по солнцу точно так же, как сегодня. Все было просто и понятно, и Сантьяго прекрасно осознавал, кому он обязан этим пониманием.

Он решил не спать и, пользуясь попутным ветром, пройти как можно большее расстояние. Однако под утро стал клевать носом и то и дело отключаться. Опасаясь внезапного шквала, способного опрокинуть шлюпку,