вам предстоит проложить черные тропы по этой белоснежной равнине. А восторг вы испытываете потому, что никто, кроме вас, не знает места назначения и даже вы сами не можете сказать, что будет в конце.

Усевшись за машинку с намерением писать рассказ на конкурс, проводимый Советом по делам искусств города Зефира, я почувствовал такой испуг, что все, на что я оказался способен вначале, — напечатать наверху листа свое имя. Сочинять историю для себя или рассказ, который сможет прочитать любой желающий, — это два абсолютно разных зверя: первый из них — привычный и удобный для езды пони, второй — дикий и необъезженный жеребец. Тут остается только вцепиться покрепче в поводья, а там будь что будет.

Некоторое время я просто сидел перед чистым листом бумаги, и мы с ним смотрели друг на друга. В конце концов я решил написать рассказ о мальчике, который убежал из своего маленького городка, чтобы увидеть мир. Я успел настучать две страницы, когда понял, что душа у меня не лежит к этой истории. Тогда я начал писать рассказ о мальчике, который нашел на свалке волшебную лампу. Эта писанина тоже отправилась в мусорную корзину. История об автомобиле-призраке шла хорошо до тех пор, пока этот автомобиль не налетел на стену моего воображения, сгорев в пламени.

Я сидел, уставясь в лист чистой бумаги.

За окном в листве звенели цикады. Где-то во тьме лаял Бунтарь. Издалека доносилось урчание автомобильного мотора. Я задумался о сне, в котором видел миссис Невилл, вспомнил, что она мне сказала: «Не думай об этом как о писательстве. Представь, что ты просто рассказываешь историю своим друзьям».

«Но как это сделать? — спросил я себя. — Как если бы я собрался писать о том, что произошло на самом деле?»

Может, написать о мистере Скалли и зубе Старого Мозеса? Нет, это не пойдет. Мистер Скалли не обрадуется гостям, которые зачастят к нему из любопытства. Хорошо… тогда, может быть, стоит написать про Леди и Человека-Луну? Нет, я их почти не знаю. Тогда о чем же? Что, если мне написать…

…об утопленнике в машине на дне озера Саксон?

Что, если я напишу рассказ о том, что случилось со мной и отцом в то утро? Как автомобиль свалился в озеро у нас на глазах, как отец прыгнул в воду, надеясь спасти водителя? Что, если я напишу обо всем, что я почувствовал и увидел в то мартовское утро перед восходом солнца? А что, если… что, если… я напишу про человека в шляпе с зеленым пером, который следил за нами с опушки леса?

Да, тут я сумел бы развернуться. Начал бы прямо со слов отца, когда он разбудил меня: «Кори? Просыпайся, сынок. Пора».

И вот уже я вновь сижу рядом с ним в нашем грузовичке, и мы едем по тихим предрассветным улицам Зефира. Мы разговаривали тогда с отцом о том, кем я собираюсь стать, когда вырасту. Но потом из леса прямо перед нами выскочил автомобиль, и, чтобы избежать столкновения, отец резко крутанул руль, после чего неизвестный автомобиль свалился с красного утеса в озеро Саксон. Я вспомнил, как отец со всех ног бежал к озеру, как сжалось мое сердце, когда я увидел, что он бросился в воду и плывет к машине. Я отлично помнил, как машина тонула в озере, как бурлила вокруг нее вода. Я помнил, как, оглянувшись зачем-то в сторону леса, заметил на опушке фигуру в длинном пальто, полы которого разлетались на ветру. На голове человека была шляпа с зеленым…

Минуточку.

Все было не совсем так. Я, не заметив, наступил на зеленое перышко и только потом обнаружил его на подошве своего ботинка, измазанного грязью. Но откуда еще могло взяться это перо, если не из-за шляпной ленты? Так я все и напишу, не отступая от истины ни на йоту. До самой ночи наводнения я, по сути дела, не видел шляпы с зеленым пером. Поэтому, решив строго придерживаться фактов, я напечатал на чистом листе бумаги о зеленом перышке и о том, как я нашел его. Я решил умолчать о мисс Грейс, Лэйни и о заведении с дурными девушками, потому что маме наверняка не понравился бы этот кусок.

Добравшись до конца, я перечитал рассказ. Решив, что некоторые фразы можно улучшить, перепечатал свое произведение заново. Переносить на бумагу разговорную речь оказалось делом нелегким. После того как я перепечатал его трижды, мой рассказ был наконец готов. Он занял две страницы через два интервала. Это был мой шедевр.

В мою комнату вошел отец, чтобы пожелать мне доброй ночи. На нем была пижама с красными полосами, волосы еще не просохли после душа. Я показал ему напечатанные страницы.

— Что это такое? — спросил он, поднося мое творение к свету настольной лампы. — «До восхода солнца», — прочитал он заголовок и вопросительно посмотрел на меня.

— Это рассказ, который я хочу послать на литературный конкурс, — ответил я. — Я только что его закончил.

— Вот как? Я могу его прочитать?

— Конечно, сэр.

Отец начал читать. Я следил за выражением его лица. Когда повествование добралось до места, где из леса нам наперерез выкатывается неизвестный автомобиль, его челюсти чуть сжались. Потом отец оперся рукой о стену, и я понял, что он читает то место, где описывалось, как он плывет к тонущей машине. Я видел, как его пальцы медленно напрягаются и расслабляются.

— Кори! — позвала мама. — Пойди посади Бунтаря на цепь!

Я направился к двери, но отец остановил меня:

— Задержись на минуту.

Его взгляд вернулся к первым абзацам.

— Кори! — снова позвала мама из гостиной, где она смотрела телевизор.

— Мы разговариваем, Ребекка! — ответил маме отец, положив страницы с рассказом на мой письменный стол.

Потом повернулся и взглянул на меня. Лицо отца наполовину скрывала тень.

— Тебе понравилось? — спросил я.

— Это не похоже на то, о чем ты обычно пишешь, — тихо ответил отец. — Обычно это истории о привидениях, ковбоях, космических полетах. Почему ты решил написать именно такой рассказ?

Я пожал плечами:

— Не знаю. Просто решил… что если уж писать о чем-то, то лучше о том, что случилось на самом деле.

— Значит, все, что ты здесь написал, правда? И то, как ты заметил человека среди деревьев?

— Да, сэр.

— Тогда почему ты не рассказал об этом раньше? Почему не сообщил ни мне, ни шерифу Эмори?

— Не знаю. Может быть, потому, что не был до конца уверен в том, что действительно кого-то видел.

— Но теперь ты уверен?