— Добрый день, — вежливо поздоровалась Шарлотта. — Должно быть, вы Титус.

Она не сразу узнала его; у себя дома мальчик казался гораздо более спокойным, чем на месте для дачи свидетельских показаний. В его движениях больше не было того отвращения к происходящему.

— Да, мэм, — учтиво ответил Титус. — А вы подруга мамы?

— Да. Меня зовут Шарлотта Питт. Мы работаем вместе над тем, чтобы положить конец очень плохим вещам. Я так понимаю, вы знаете об этом. — Отчасти Шарлотта хотела дать мальчику почувствовать себя взрослым, посвященным в тайны; но она также еще не забыла, как они с Эмили частенько подслушивали за дверью, когда их мать принимала гостей. Сара же считала подобные занятия ниже своего достоинства. Хотя, конечно, им никогда не приходилось слышать ничего такого поразительного и щекочущего юношеское воображение, как борьба с детской проституцией.

Титус посмотрел на нее с открытостью, чуть приправленной некоторой неуверенностью. Он не хотел признаваться в том, что ничего не знает; в конце концов, перед ним была женщина, а он уже был достаточно взрослый, чтобы начинать чувствовать себя мужчиной. Детство с его обидами и унижениями быстро сдавало свои позиции.

— О да, — вскинув подбородок, подтвердил мальчик. Затем любопытство взяло верх. Упускать такую прекрасную возможность было нельзя. — По крайней мере мне известна определенная часть этого. Конечно, как вы понимаете, я также не должен забывать о своих занятиях.

— Конечно, — согласилась Шарлотта, откладывая перо. У нее внутри всколыхнулась надежда. Еще не слишком поздно — если только Титус изменит свои показания. Но только ни в коем случае нельзя было показывать ему свое возбуждение.

Сглотнув комок в горле, Шарлотта постаралась произнести как можно спокойнее:

— Времени нам отведено немного, и тратить его нужно с умом.

Пододвинув стульчик с мягким сиденьем, Титус сел.

— Что вы пишете? — Он был хорошо воспитан, а его манеры — безупречны. Его вопрос прозвучал как дружеский интерес, возможно даже, с оттенком снисхождения, но ни в коей мере как нечто настолько вульгарное, как любопытство.

Шарлотта и так собиралась все ему рассказать — по сравнению с ее собственным любопытство Титуса было бледным и детским. Она скользнула взглядом по листу бумаги, словно напоминая себе, о чем там идет речь.

— А, это? Перечень заработной платы, которую люди получают за то, что распарывают на отдельные детали старую одежду, чтобы другие смогли сшить из них новые вещи.

— Зачем все это? Кому нужны вещи, сшитые из чьей-то ношеной одежды?

— Беднякам, у которых нет денег, чтобы купить новую одежду, — ответила Шарлотта, показывая мальчику лист, с которого снимала копию.

Титус посмотрел на нее, посмотрел на список.

— Но это очень маленькие деньги. — Он снова пробежал взглядом по колонке одних пенни. — Похоже, это не слишком хорошая работа.

— Совершенно верно, — согласилась Шарлотта. — На одну только такую зарплату не проживешь, и людям часто приходится заниматься чем-либо еще.

— Если бы я был бедняком, я бы определенно занялся чем-нибудь другим. — Мальчик вернул список.

Под бедняками он имел в виду тех, кому вообще приходится работать, и Шарлотта это поняла. Для него деньги были чем-то само собой разумеющимся — их не нужно было доставать.

— О, некоторые как раз и занимаются другим, — как бы мимоходом заметила Шарлотта. — Вот этому-то мы и пытаемся положить конец.

Ей пришлось подождать несколько мгновений, прежде чем Титус задал вопрос, который она и хотела от него услышать:

— Миссис Питт, почему вы боретесь с этим? По-моему, это несправедливо. Почему люди вынуждены распарывать старую одежду за гроши, если они могут зарабатывать деньги чем-то другим?

— Я не хочу, чтобы люди возились со старым тряпьем. — Теперь Шарлотта бесцеремонно употребила это слово. — По крайней мере, не за такие жалкие гроши. Но я также не хочу, чтобы они занимались проституцией, особенно если речь идет о детях. — Она помолчала, собираясь с духом. — И в первую очередь о мальчиках.

Мужская гордость не позволяла Титусу признаться в собственном неведении. Он находился в обществе женщины, которую находил очень привлекательной. И ему было очень важно произвести на нее впечатление.

Правильно поняв его затруднение, Шарлотта загнала мальчика в эмоциональный угол.

— Надеюсь, если выразить все так, вы со мной согласитесь? — спросила она, глядя в его открытое лицо. Какие же у него восхитительные черные ресницы!

— Даже не знаю, — запнулся Титус, и его щеки окрасились слабым румянцем. — А почему вас больше всего волнуют мальчики? Быть может, вы выскажете свои соображения?

Шарлотта с восхищением отметила, как ловко он все обставил. Ему удалось задать свой вопрос, не выдавая свое неведение, в чем она теперь уже почти не сомневалась. Надо будет действовать очень осторожно, чтобы не наводить Титуса на желаемые ответы, не вкладывать слова ему в уста. Шарлотта не сразу смогла сформулировать правильный ответ.

— Ну, думаю, вы согласитесь, что любая проституция является отвратительной? — осторожно начала она, внимательно наблюдая за Титусом.

— Да. — Мальчик последовал за ее наводкой; его ответ был вполне очевиден.

— Но у взрослого человека гораздо больше опыта, и, следовательно, он лучше понимает, к чему может привести такое поведение, — продолжала Шарлотта.

И снова ответ подразумевался сам собой.

— Да. — Титус едва заметно кивнул.

— Детей же гораздо проще склонить к тому, в чем они не разбираются, последствия чего они не могут себе представить. — Шарлотта слабо улыбнулась, чтобы не казаться слишком уж напыщенной.

— Разумеется. — Мальчик все еще чувствовал отголоски былых обид: строгая гувернантка требует вовремя ложиться спать, не оставлять на тарелке овощи — и рисовый пудинг, каким бы отвратительным он ни был.

Шарлотте хотелось бы быть с Титусом помягче, не отнимать у него новообретенное достоинство взрослого мужчины, но она не могла себе это позволить. Ей предстояло сорвать с него это достоинство подобно дорогим одеждам, оставив его обнаженным.

— Вероятно, вы также не будете спорить с тем, что для мальчиков это значительно хуже, чем для девочек? — спросила она.

Титус покраснел, его взгляд наполнился недоумением.

— Что? Что хуже? Неведение? Конечно, девочки гораздо слабее…

— Нет, проституция — продажа своего тела мужчинам для самых интимных занятий.

Похоже, мальчик был окончательно сбит с толку.

— Но ведь девочки… — Краска сгустилась у него на лице при мысли о том, какую бесконечно деликатную тему они сейчас затронули.

Ничего не ответив, Шарлотта взяла перо и бумагу, что требовалось ей как предлог не смотреть Титусу в глаза.