рассматривая при этом архетипические содержания всего лишь как простые фантазии. Сны и их двусмысленные символы обязаны своими формами, с одной стороны, подавленным содержаниям, а с другой стороны, архетипам. Таким образом, у них имеется два аспекта и возможность интерпретировать их двояким образом; основное внимание может уделяться либо их личностному, либо архетипическому аспекту. В первом случае обнаруживается пагубное влияние подавленных детских желаний, тогда как во втором случае главную роль играют здоровые инстинкты.

Какими бы фантастическими ни были архетипические содержания, они представляют эмоциональные силы или «нуминозные явления». Попытки отмахнуться от них приводят только к их подавлению с последующим возникновением ранее наблюдавшихся невротических состояний. Нуминозность придает содержаниям автономность, причем этот психологический факт невозможно отрицать. В случае же отрицания этого факта вновь полученные содержания уничтожаются, в результате чего интеграция становится невозможной. Тем не менее такой путь представляется заманчивым выходом, поэтому его избирают достаточно часто.

Естественно, просто замеченные и затем отстраненные символы не могут иметь такого эффекта и будут лишь повторным установлением старого невротического состояния и разрушением попыток синтеза. Но, к несчастью, те редкие люди, которые не отрицают самого существования архетипов, почти неизменно относятся к ним лишь как к словам и забывают об их живой реальности. Когда таким образом устранена сакральность, начинается процесс неограниченных подмен: человек легко скользит от архетипа к архетипу, в которых все обозначает все, и весь процесс доходит до абсурда. Все мертвые тела химически идентичны, но не идентичны живые индивиды. Действительно, в значительной степени архетипические формы взаимозаменяемы. Но их сакральность (нуминозность) остается фактом и представляет ценность архетипического события. Эту эмоциональную ценность необходимо постоянно иметь в виду в течение всего процесса толкования сна. Слишком легко потерять эту ценность: поскольку мышление и чувство столь диаметрально противоположны, то мышление почти автоматически отбрасывает чувственные ценности и наоборот. Психология – единственная наука, которая должна принимать в расчет фактор ценности (т. е. чувства), поскольку это связь между психическими событиями и жизнью. [По этому случаю психологию часто обвиняют в ненаучности, но критики не понимают научной и практической необходимости отдать должное внимание чувству.]

Наш интеллект создал новый мир, господствующий в природе, и населил его чудовищными машинами, эти машины, без сомнения, оказались полезными, и настолько, что мы не видим возможности избавиться от них и своего раболепия перед ними. Человек вынужден следовать рискованным наущениям своего научного и изобретательского разума и восхищаться собой за свои великолепные достижения. В то же время его гений демонстрирует опасную тенденцию к изобретению вещей, которые становятся все более и более угрожающими, так как представляют все лучшие способы коллективного самоубийства. Ввиду лавинообразного роста мирового населения человек уже начал искать пути и средства удержания грозящего людского наводнения. Но природа может предвосхитить все наши попытки, обратив против человека его же собственный созидательный разум. Водородная бомба, например, могла бы с успехом приостановить перенаселение. Несмотря на наше горделивое превосходство над природой, мы все еще ее жертвы, ибо не научились контролировать свое собственное естество. Медленно, с завидным упорством мы накличем на себя беду.

Богов, к которым мы могли бы обратиться за помощью, больше нет. Великие религии мира страдают от растущей анемии, потому что боги-покровители покинули леса, реки, горы, животных, а богочеловеки ушли в подземный мир – в бессознательное. Там, полагаем мы, они ведут бесславное существование среди пережитков нашего прошлого. Нашей сегодняшней жизнью владеет Богиня Разума, наша величайшая и самая трагическая иллюзия. Мы уверяем себя, что с помощью разума «завоевали природу». Но это лишь лозунг, так называемое завоевание природы оборачивается перенаселенностью и добавляет к нашим бедам психологическую неспособность к нужным политическим реакциям. И людям остается лишь ссориться и сражаться за превосходство друг над другом. Можно ли говорить после этого, что мы «завоевали природу»?

Так как любое изменение должно где-то начинаться, то пережить и вынести его в себе должен отдельный человек. Реальное изменение должно начаться внутри самого человека, и этим человеком может быть любой из нас. Никто не может озираться по сторонам в ожидании, что кто-то еще сделает то, что он не хочет делать сам. Но поскольку, кажется, никто не знает, что делать, то, возможно, каждому из нас стоит спросить себя: может быть, мое бессознательное знает, что может нам помочь? Ясно, что сознательный разум не способен сделать что-либо полезное в этом отношении. Сегодня человек с болью воспринимает тот факт, что ни его великие религии, ни многочисленные философии не дают ему того мощного воодушевляющего идеала, обеспечивающего ту безопасность, в которой он нуждается перед лицом нынешнего состояния мира.

Я знаю, что буддисты скажут: «Все было бы так, как надо, если бы люди только следовали «благородному восьмеричному пути» Дхармы (доктрины, закона) и имели бы правильное понимание Самости». Христианин скажет нам, что если бы только люди имели веру в Бога, то мир был бы лучше. Рационалист будет утверждать, что, окажись люди более понимающими и разумными, все наши проблемы были бы разрешаемы. Трудность заключается в том, что ни один из них сам эти проблемы решить не может. Христиане часто спрашивают, почему Бог ничего не говорит им, как – согласно вере – делал это в прежние времена. Когда я слышу подобные вопросы, то всегда вспоминаю о раввине, которого спросили, как это может быть, что Бог часто являл себя людям в давние времена, а ныне никто его не видит. Рабби ответил: «Сегодня больше не осталось никого, кто мог бы поклониться достаточно низко».

Этот ответ попадает в самую точку. Мы настолько связаны своим субъективным сознанием, что забыли о стародавнем акте, о том, что Бог творит главным образом через сны и видения. Буддист отвергает мир бессознательных фантазий как бесполезную иллюзию. Христианин помещает Церковь и Библию между собой и своим бессознательным, а рациональный интеллектуал даже не знает, что его сознание – это еще не вся психика. Это невежество торжествует даже сегодня несмотря на то, что более 70 лет назад бессознательное уже было основным научным понятием, необходимым в любом серьезном психологическом исследовании.

Мы не можем больше позволять себе выступать в роли Всемогущего Бога, чтобы судить о достоинствах и недостатках природных явлений. Мы уже не строим свою ботанику на старомодном разделении растений на полезные и вредные, а зоологию на наивном делении животных на опасных и безвредных. Но мы все еще самодовольно считаем, что сознание имеет смысл, а бессознательное – явная чепуха. Имеют или не имеют смысл, скажем, микробы? Такие вопросы демонстрируют всего лишь печальное состояние нашего разума, скрывающего свое невежество