у меня одного во всем лагере есть супруга.

Его парни угодливо, но при этом как-то сдержанно улыбнулись. Я обратился к наиболее симпатичному:

– Ты женат?

Парень ответил: «Да, – и тут же виновато добавил: – Супруге приходится присматривать за моей матерью и детьми. Иначе она приехала бы жить к нам… то есть в Долину, как и остальные жены».

– Мы видимся с моей по выходным, – добавил второй парень. Затем привитая Библией честность заставила его добавить: – Примерно дважды в месяц.

Шпилька удалась. Все, в том числе и Клем, ощутили укол.

Пэт Чанс (которого я теперь, не играя больше по правилам Юрики, мог себе позволить ненавидеть всей душой) сказал с паскудной ухмылкой:

– Странно, что этот вопрос волнует именно Пола. Ему ли так сильно волноваться из-за жен?

– Что заставляет тебя говорить такое? – спросил я, сделав большие невинные глаза и одновременно придумывая план мести.

– Ну, то, как он себя вообще ведет. С Уилсоном Джексом, например.

– То, как он ведет себя? О, ты про то, что он называет Уилсона черномазым?

– Все куда… – начал было один из парней и тут же осекся, густо покраснев.

– Куда хуже? – подсказал я.

– Когда он употребляет это слово, то, думаю – и все мы понимаем, – что в виду он имеет совсем иное… А вот когда произносит другие слова…

– Похуже «черномазого»? – уточнил я с легчайшим намеком на упрек.

Парень сделался совсем пунцовым.

– Он называет Уилсона «дорогой» и… «мой красавчик».

Я рассмеялся так, как смеялся бы сам Пол. Меня и правда словно обуяла агрессия. Парни взирали на меня чуть ли не с ужасом.

– Простите, – наконец сказал я, сбив дыхание. – Просто пытался – безуспешно, впрочем, – представить этих двоих в постели!

Собравшихся едва не охватила паника, на что я и рассчитывал.

– Так ведь их никто в этом не обвиняет! – вскричал Клем.

Голову не потерял только Пэт Чанс. Он снисходительно улыбнулся, мол, повеселились от души, однако пора и честь знать. Потом он откашлялся и сухо, по-врачебному напомнил, что у Пола все-таки присутствует сердечный шум – ничего серьезного, но этого достаточно, чтобы освободить его от службы. Пэт обещал лично надавить на власти: Пола еще раз осмотрит врачебная комиссия, после которой его неизбежно признают негодным и комиссуют со службы.

Они, несомненно, все продумали заранее. Меня, наверное, только затем и ждали, что я вызовусь убедить Пола немедленно покинуть лагерь и им осталось бы уладить формальности. Замысел не удался, но все равно я угодил в ловушку и тем скомпрометировал себя. Союзник Пола, я все же стал свидетелем решения его вопроса. Выясни он это, и не видать мне прощения.

– Пол и правда всем очень нравится, – нервно заверил меня Клем, когда мы расходились.

Как я и ожидал, Пол вцепился в свое место в лагере и дал механизму призывного закона не спеша и со смаком перемалывать решение о комиссовании. Задачу Пэту и Клему он облегчать не собирался. Но вот наконец приказ об увольнении пришел, и я приехал в лагерь за Полом.

Он скопил горы пожитков, к тому же была еще Мохнатка – крупная и слюнявая, из-за нее места в машине почти не осталось. Собралась толпа парней, которые беспомощно смотрели, как Пол уезжает. Их преданность он принимал с ленцой, точно монарх, который любит подданных, но находит их утомительными. Клему и Мэй хватило достоинства не выходить к нам.

Было ощущение, что Пол меня избегает; когда мы тронулись в путь, он отвернулся к Мохнатке и стал с ней играть.

– Ты моя умница, ты у меня самая любимая. Ты моя девочка.

А Мохнатка взяла и бесхитростно лизнула меня в ухо.

– Надо ее выдрессировать, – сказал Пол. – Чтобы отличала друзей от врагов. В лагере все с ней цацкались, запудрили мозги. Для Мохнатки теперь все белые и пушистые. Пора бы ей узнать, что мы живем в волчьем мире. Этого твои квакеры ей не сказали бы.

– Ничего они не мои!

– Хватит с меня профессиональных добряков, – сказал Пол, не обращая внимания на возражение. – Вечно они подводят.

Я сменил тему, заговорив о том, что меня беспокоило. Очень не хотелось оставлять Пола у себя – по крайней мере, в нынешнем его настроении и при сложившихся обстоятельствах. Любезность, впрочем, проявить было нужно.

– Мы ведь сейчас ко мне?

– Я бы лучше в отеле остановился.

– С какой стати?

– Ты приглашаешь из вежливости.

– Вовсе нет!

– Ну, как угодно, – безразлично произнес Пол. – Только должен тебя предупредить, что я торчу. У меня вон в том чемодане с полсотни косяков.

– Тогда тем более не стоит селиться в отеле, – нервно заметил я. – Пол, ты хочешь сказать, что курил травку?

– Время от времени, под настроение. Или когда становилось совсем скучно.

– А мне ничего не сказал!

– Я тебе много чего не говорил, голуба. Не хотел ставить в неловкое положение перед твоими друзьями.

– Сука! – воскликнул я. – Прости, Мохнатка, я не тебе!

Пол рассмеялся и всю дорогу до города вел себя вполне мило.

Зато когда приехали ко мне, демонстративно закурил косяк, и я понял, что он снова меня задирает. От предложенного косяка я отказался.

– Как ты можешь называть себя писателем, если боишься испытать что-то новое? – спросил тогда Пол.

Некоторое время он молча, с отстраненным исследовательским видом изучал мое лицо.

– Так и медитируешь?

– Конечно.

– Регулярно?

– Ну, более или менее.

– И мяса не ешь?

– Черт побери, ем!

– А как с сексом?

– Когда захочется.

– Что говорит Августус?

– Он мне не нянька.

– То есть не одобряет?

– Думаю, он меня понимает.

– Конечно, куда он без тебя, у вас же общество взаимного восхваления… Что нынче поделываешь?

– Пишу роман. Скоро, наверное, еще и на студию вернусь.

– Ясно. Назад к истокам, значит?

– Нет.

– Как это – нет?

– Есть большая разница.

– И в чем она?

– Ну, веры-то своей я не утратил, просто теперь не чувствую нужды в таком пуританском отношении к ней. Правила уже не столь важны. Я, конечно, признаю, что какие-то ограничения быть должны, но только не ради самих ограничений. Смысл имеет лишь… – Я замолчал, осознав вдруг, совсем как и во время нашей беседы трехлетней давности, что не могу произнести при Поле одного слова. Только на сей раз слово это было «любовь».

Однако Пол так и не заметил моей нерешительности.

– Право, милый! – перебил он меня. – Прошу, избавь от этих логических размышлений! Главное, определись: либо уж ты монах, либо развратник.

– Кем будешь ты?

Пол самодовольно улыбнулся.

– Я – другое дело. Я знаю, чего хочу сейчас. Понял это в лагере.

– И что это?

– Хватит с меня самовнушений и профессиональной доброты. Тошнит уже от навязывания себе каких-то чувств. Мне просто хочется знать.

– Знать что?

– Что мне по-настоящему нравится. Я решил стать психиатром.

– Психиатром? Пол, да ты шутишь!

– Почему же, позволь спросить?

– Ну, не представляю тебя мозгоправом. Они почти все самодовольные ослы.

– Значит, не веришь, что твоя старая женушка может быть гораздо лучше их, с ее-то жизненным опытом?

– Да… да, у тебя получилось бы… Но разве подготовка не займет чертову уйму времени? Не ты ли мне как-то говорил, что бросил