— Неужели? — Лиань тоже посмотрела на свою дочку. — Думаете, между нами есть внешнее сходство?

— Конечно.

— Но знаете, Яньмэй не приходится мне биологической дочерью.

— Нет?

— Нет. Мы с Питером удочерили ее три года назад. Мы даже родились в разных странах. Я в Гонконге, а Яньмэй в Китае, в городе под названием Шеньян, это в провинции Ляонин. Так что, возможно, сходство существует только в вашем воображении. Просто вам хотелось, чтобы так было.

— Возможно. — Я пил чай, глядя на залив. Слова Лиань меня смутили. То обстоятельство, что ее с дочерью не связывало кровное родство, несколько не вписывалось в мои фантазии. — Выходит, своих детей у вас нет?

— Нет. Мы очень из-за этого переживали. Но теперь у нас есть Яньмэй, и…

— Она — сирота?

— Да. Ее мать умерла, когда ей было три года. Жуткой смертью, должна заметить. Знаете, условия труда на китайских фабриках иногда просто не поддаются описанию. С чем только не приходится мириться тамошним рабочим, чтобы мы на Западе покупали товары по низким ценам. Мать Яньмэй работала на фабрике, в цеху, где распыляли краску, она работала по пятнадцать-шестнадцать часов в день, постоянно распыляя эти химические краски, в которых полно токсичных растворителей. И никакой защиты — ни масок, ничего. Она умерла от рака. Рака мозга.

— Ужасно. — Реакция с моей стороны была довольно жиденькой, но на большее в тот момент меня не хватило. — А что производили на фабрике?

— Кажется, зубные щетки.

Я резко повернулся к Лиань: я не ослышался?

— Зубные щетки?

— Да… дешевые пластмассовые щетки. Вас это удивляет? Но почему? (Я молчал, словно у меня язык отнялся.) Может, зубные щетки значат для вас что-то особенное?

Постепенно ко мне возвращался дар речи:

— Да, значат. И нечто очень особенное. А то, что вы сейчас рассказали, историю матери Яньмэй… меня это потрясло. Я не могу поверить.

— А зря, ничего невероятного тут нет. Такие вещи постоянно происходят в развивающихся странах, и не только там. К сожалению, мы склонны закрывать на это глаза.

— Нет, я имею в виду, что эта история невероятна… в личном смысле. В том, как она связана со мной.

— А, ясно. Но не могли бы вы объяснить поподробнее?

Вздохнув, я покачал головой:

— Это займет… боюсь, очень много времени. Уж не знаю, каким странным образом, но получается, что все случившееся со мной за последние месяцы связано с Яньмэй и ее матерью. Но чтобы вам было понятнее, я должен рассказать все от начала и до конца, а это, уверяю вас, длинно и скучно…

— Ну, теперь я от вас не отстану. Смотрите, — она указала на Яньмэй и Дженифер, счастливо барахтавшихся в бассейне, — девочки довольны жизнью. Они не вылезут из воды еще по крайней мере час. Ничего почитать я с собой не взяла. Так что расскажите мне вашу историю. Я хочу ее услышать, какой бы длинной и скучной она ни была. Мне все равно больше нечем заняться, верно?

И я принялся рассказывать обо всем, что произошло со мной с тех пор, как я впервые увидел ее с Яньмэй в ресторане в Сиднейской бухте на Валентинов день. Сначала я терялся, не зная, в какой последовательности расположить события, и, подозреваю, совсем запутал мою слушательницу. Начал я, как мне представлялось, с главного: с Алана Геста, с его идеалов и амбиций, которые он пытался реализовать в маленькой фирме, ведь если мой недавний опыт чему-то и научил меня, думал я, эта наука сводится к тому, что жестокость мира никуда не делась: мы по-прежнему живем в такое время, когда ни добрые намерения, ни инновации не спасут компанию — ее все равно поставят на колени, если это будет в интересах каких-то более влиятельных сил. Но потом мне пришло в голову, что, наверное, настоящий смысл моей истории не в этом и что самое ценное знание, которое я извлек из нее (или постепенно извлекаю), — это знание о самом себе, о моих проблемах и о том, кто я такой на самом деле. И я метался между этими двумя отправными точками, все больше озадачивая Лиань, пока она не велела рассказать все по порядку — одно событие за другим. Я последовал ее совету и вдруг обнаружил, что рассказ у меня складывается какой-то ненастоящий, не плавное повествование, но ряд отрывочных, не связанных друг с другом эпизодов, причем преобладали встречи, неожиданные встречи или странные знакомства с разными людьми, и эти люди все до единого понемножку меняли ход моей жизни. Первой среди них была сама Лиань, разумеется, и Яньмэй. Но потом пошли другие… Прежде всего служащий на регистрации в аэропорту в Сиднее, который ни с того ни с сего перевел меня в бизнес-класс. Затем мой сосед в самолете до Сингапура, бедняга Чарли Хейворд, погибший от инфаркта в воздухе. Затем Поппи с ее тайным записывающим устройством и историей Дональда Кроухерста. Потом парень в парке в Уотфорде, отобравший у меня телефон, чтобы чуть позже заблудиться и вернуться ко мне за разъяснениями, как добраться до станции. Тревор Пейдж и Линдси Ашворт, которые пригласили меня выпить в гостиницу «Парк Инн», где предложили вступить в их команду торговых представителей. Ужин у матери Поппи, где я познакомился с матерью Поппи, с ее противным приятелем Ричардом и с единственным человеком, который отнесся ко мне приветливо, — ее дядей Клайвом. Затем встреча с Аланом Гестом в его офисе, откуда я прямиком выехал на первый этап моего путешествия в Шотландию. А еще мистер и миссис Бирн, родители Криса, и мисс Эрит с доктором Хамидом на поднебесном этаже в многоквартирной башне на окраине Личфилда, и Каролина с Люси, и тот провальный ужин в Кендале, и, наконец, Элисон в Эдинбурге — как она пыталась уложить меня в свою постель, а я сбежал, сбежал с ее виски и на рассвете влез в свою машину и уже по собственной инициативе махнул в шотландские горы. Впрочем, был один персонаж, о котором я не упомянул, — Эмма. Теперь я уже стеснялся признаваться в том, что вступал в беседы со спутниковой навигацией, и опасался, что подобные откровения могут повредить мне в глазах Лиань.

Пока я рассказывал обо всех этих встречах, Лиань легла на спину, подложила руки под голову и закрыла глаза. Она ничего не говорила, не задавала вопросов, ни разу не перебила, хотя рассказывал я довольно долго, а когда закончил, она сперва никак не откликнулась, и молчание ее так затянулось, что я уже решил, что она заснула. Но нет, не заснула. Она лишь напряженно размышляла над тем, что услышала, и вот наконец, приподнявшись на локтях, Лиань повернулась ко мне и сказала:

— Знаете, Максвелл, теперь я начинаю кое-что понимать.

— Да, и что же? — Мне было более чем любопытно.

— Теперь я понимаю, почему вчера вечером в ресторане вы выглядели совсем иначе, чем два месяца назад.

— Правда? Вы заметили перемену?

— Еще бы. В первый раз вы меня слегка напугали. Я тогда подумала, что в жизни не видела такого одинокого и мрачного человека. Но вчера… и сегодня… вы кажетесь намного уравновешеннее. Такое впечатление, что сейчас вы пребываете почти в мире с собой.