Я попробовал вставить слово, но где там, писатель разошелся не на шутку.

— А потом, в тот же мой визит сюда, я договорился встретиться с Иэном — моим старым приятелем по Уорикскому университету, который теперь преподает в Канберре, — мы договорились встретиться в чайной ботанического сада в Мельбурне, но я понятия не имел, что в тамошнем ботаническом саду две чайные, и мы с Иэном едва не разминулись. И сочетание этих двух идей положило начало книге. Так оно обычно и бывает. Возникает одна мысль, потом другая… и глядь, они уже переплелись. — Он повернулся ко мне. Но мне уже не хотелось его перебивать: в который раз за день я утратил дар речи. — Вам это ничего не напоминает?

У меня пересохло во рту.

— Похоже, кое-что начинает проясняться, — выдавил я наконец.

— И каково оно, участвовать в чужой истории?

— Сразу и… не поймешь, — медлил я, аккуратно подбирая слова. — Наверное, требуется время, чтобы с этим свыкнуться. — Затем с тоскливым предчувствием, уже заранее зная ответ, я спросил: — В вашей книге, случаем, не фигурируют зубные щетки? И Дональд Кроухерст?

— Забавно, — улыбнулся писатель, — и то и другое в моем романе присутствует. Я хотел, чтобы повествование вращалось вокруг предмета домашнего обихода — какой-нибудь мелочи, которой мы пользуемся каждый день, даже не задумываясь о политических и экологических обстоятельствах, сопутствующих производству таких пустячных вещей. Но я никак не мог придумать ничего подходящего, и в итоге идею зубных щеток подсказала мне жена. А чуть позже, в Лондоне, моя приятельница Лора, арт-критик, за чашкой кофе рассказала мне о работах Тациты Дин, вдохновленных историей Дональда Кроухерста, и она же навела меня на совершенно блестящую книгу о Кроухерсте, написанную Николасом Томлином и Роном Холлом. Вот вам и ответ на ваш вопрос, вот как это практически всегда происходит: я беру самые разные идеи из самых различных источников, а когда их соединяю, то поверх возникает еще что-то. Собственно говоря, возникают люди. Характеры. Персонажи. Или, как в данном случае, — он глянул на меня в упор, — вы.

Внезапно я почувствовал себя главным героем второсортного фильма про шпионов — в тот момент, когда герой понимает, что угодил прямиком в ловушку, расставленную коварным негодяем, против которого он сражается.

— Ясно. То есть… — я откровенно тянул время, — Максвелл Сим — всего лишь побочный продукт ваших идей, так? Признаться, самоуважения это не добавляет.

— Как сказать, — возразил писатель. — На мой взгляд, это не хуже, чем обнаружить, что существуешь только потому, что два лондонских паба с одинаковым названием «Восход солнца» находятся неподалеку друг от друга. Либо, если уж на то пошло, знать, что обязан своей жизнью абсолютно случайному, с вероятностью один к миллиарду, столкновению отцовского сперматозоида с материнской яйцеклеткой. Право, Макс, по-моему, в вашем существовании больше смысла, чем в существовании многих других людей.

По интонации писателя трудно было судить, что у него на уме. Хочет он мне польстить или же играет со мной как кошка с мышкой, прежде чем совершить финальный смертельный бросок?

Я посмотрел на пляж. Его дочери, скинув платья, по очереди прыгали в бассейн и выбирались обратно. На фоне безбрежного залива и постоянно меняющихся розовых и золотистых оттенков догорающего заката это было изумительное зрелище. Мне чудилось, что минули дни, недели, годы с тех пор, как Яньмэй с подружкой купались в том же бассейне. И разговор с Лиань, казалось, состоялся в каком-то ином времени.

— Кстати, я очень тщательно разработал ваш маршрут, — не без хвастовства заметил писатель. — Начиная с Валентинова дня 2009 года. Потом, когда я смекнул, что через два дня вы прилетите в Хитроу как раз в то же время, когда я там появлюсь, направляясь на встречу с московскими читателями, я решил, что будет очень кстати взглянуть на вас, если уж мы толчемся в одном месте. Просто чтобы проверить, все ли в порядке. Я же как-никак за вас отвечаю.

— А пляж Ясного Света в Сиднее? — Я уже догадывался о том, как функционирует его дьявольский ум. — Полагаю, вы были здесь в пасхальное воскресенье вместе с семьей, я прав?

— Конечно. Нет, вы только оглянитесь кругом. В это время года и при таком освещении от этого пейзажа глаз не оторвать. Стоило мне его увидеть, как я сразу понял: заключительная сцена романа будет происходить здесь.

У меня перехватило дыхание: его слова звучали погребальным звоном.

— Заключительная сцена? — переспросил я. — Вы и вправду вот-вот закончите книгу?

— Думаю, да. Ну и как вам, Макс? Вы получили удовольствие? Я имею в виду, вам понравилось быть внутри этой книги?

— Вряд ли в данном случае можно говорить об «удовольствии». Скорее уж… о приобретении опыта. Я определенно кое-чему научился по ходу дела.

— К этому я и стремился.

Каков наглец! Я начинал подозревать, что под его благовоспитанной наружностью нет ничего, кроме спесивости и самолюбования.

— Вам не приходит в голову, что сочинять истории ради заработка, — мне захотелось его позлить, — не самое достойное занятие? Давайте без обиняков, вы ведь уже далеко не мальчик. Почему бы не написать что-нибудь посерьезнее? Из области истории, например, или науки?

— Вы затронули очень интересную тему — Писатель развалился на скамейке с таким видом, будто выступал на литературоведческом семинаре. — И вы абсолютно правы, то, что я пишу, объективно не является «правдой», в буквальном толковании этого понятия. Однако я предпочитаю думать, что существует иная категория правды — более универсальная… Э-эм, а куда вы, собственно, направились?

Я решил, что, пока он тут самозабвенно лопочет, я могу запросто от него улизнуть. Да и пора уже было двигать: мой самолет отправлялся в десять часов, а еще надо зарегистрироваться за два часа до вылета.

— Ну, я должен идти. А то опоздаю на самолет.

Писатель встал и загородил мне дорогу:

— Сдается, вы не понимаете, Макс. Вы никуда не едете.

Тут к нам подошла жена писателя и обратилась к мужу:

— Ты не мог бы вытащить девочек из бассейна? Папа приустал, и нам лучше пойти домой.

— Да, секундочку, — раздраженно ответил он.

— Опять разговариваешь с воображаемыми друзьями? — с легкой издевкой бросила она и зашагала к бассейну.

— Послушайте, Макс, — он снова повернулся ко мне, — очень жаль, но вы никуда не едете.

— Но у меня билет на самолет, — дрогнувшим голосом сказал я. — Я должен вернуться в Лондон. Вечером я ужинаю с Клайвом. И мой отец переезжает обратно в Личфилд. Мы собирались поправить мамино надгробие.

— Но история закончена, Макс.

Я заглянул в глаза писателя, они уже не казались добрыми. Я словно смотрел в глаза серийного убийцы.

— Не может такого быть, — запротестовал я. — Лично я все еще не знаю, чем она заканчивается.