разрешения ничего не делайте. Я. может быть, увезу или унесу поодиночке все мое приданое. Если ко мне приедете, то мой адрес: г. Краснодон, ул. Чкалова, д. 26. Шевцова Л.»

Она стремилась при всех обстоятельствах сохранить рацию, перевезти ее в Краснодон. Как вспоминала ее мать, каждый месяц раза четыре Люба ходила в Ворошиловград. Свои поездки объясняла тем. что ездит за солью или говорила, что просто прячется от немцев, чтобы не отправили в Германию.

В последний раз Люба появилась на квартире Кузьмина в ноябре 1942 года, после чего, видимо, потеряв надежду застать его. больше не приходила.

Но не в ее характере было отказываться от борьбы с врагом. Видя, что основное задание не по ее вине невыполнимо, она ищет новые пути и находит: вступает в «Молодую гвардию» и становится активным членом ее штаба.

Между тем. в Центре не теряют надежды связаться с «Бурей». Радисты ежедневно пытаются услышать ее позывные. Но регулярное дежурство началось почему-то только с 10 августа, как раз тогда, когда по указанию Кузьмина Люба уже прекратила попытки выйти в эфир.

С целью восстановления связи Центр забрасывает в тыл врага опытного связного Михайлова. Однако его попытка разыскать Кузьмина оказывается безуспешной. Ему удалось найти только одного участника группы, Демидова. Тот тоже не знает, где Кузьмин и «Григорьева». Связник ни с чем уходит в сторону фронта.

Тем временем за выпускниками Ворошиловградской спецшколы, оставшимися на оккупированной территории, начинается охота. Ее осуществляет агентура передового поста немецкой контрразведки «Мельдекопф-Тан» (Тан — руководитель поста), входившего в состав штаба «Валли-3» из ведомства адмирала Канариса, то есть абвера.

Разоблаченный агент абвера Шаповалов показал на следствии: «В списке разыскиваемых советских разведчиков было примерно семь человек, в том числе Светличный, Филатов, Панченко Валя, Шевцова Люба и другие. Предал их и получил задание по розыску Панченко и Шевцовой выпускник той же спецшколы Шпак. К их розыску был привлечен и я. Вместе с ним мы ходили по базару и улицам в надежде встретить их. Примерно дней через десять (в начале ноября 1942 года) нас вызвал Тан на конспиративную квартиру в Ворошиловграде. Мы проинформировали, что нам пока не удалось установить разыскиваемых, и мы продолжаем поиск. Дополнительных заданий мы не получали».

Все это выглядело довольно странно. С одной стороны, абвер знал о том, что Люба обучалась в разведшколе и искал ее в Ворошиловграде, но не мог разыскать, хотя она не скрывалась, а жила у себя дома в Краснодоне. С другой стороны, о том же, но уже по линии полиции и основываясь на слухах, донес начальнику полиции Краснодона Соликовскому предатель, следователь Кулешов. Точных данных о ее учебе в разведшколе у них не было. Поэтому, когда Любу вызвали на допрос в полицию, ей удалось уверить полицейских, что она действительно обучалась на курсах, но не разведывательных, а медицинских. Об этом она после допроса рассказала О. Кошевому и В. Левашову.

— Отбрехалась, — смеялась Люба.

Несогласованность между действиями немецких спецслужб была для них весьма характерна. Взаимная неприязнь, зависть, конкуренция создавали немало помех в их собственной работе. Любовь Шевцову так и не смогли разоблачить и арестовать как разведчицу-радистку.

1 января 1943 года она была арестована на квартире матери в Краснодоне как член штаба организации «Молодая гвардия». Только после ее ареста спецслужбы как-то согласовали свои действия. Любу отделили от других молодогвардейцев и отправили в Ровеньки. Там ее допрашивал начальник окружной полиции полковник Ренатус и начальник местной жандармерии майор Вернер. Они не спрашивали о работе подпольщиков. Их интересовали данные о ее разведывательной деятельности, о том. где спрятана радиостанция, и т. д. Ее рассматривали как радистку-разведчицх. которую можно попытаться перевербовать и заставить работать на себя. Этим можно объяснить то, что допросы велись в относительно корректной форме.

Но если большинство ее товарищей на допросах молчали, то Люба, как заявил впоследствии на допросе один из фашистских следователей, «вела себя развязно, дерзила, грубила, ругалась, всячески оскорбляла тех. кто ее допрашивал, и издевалась над ними». Когда майор Вернер попытался ее обнять, она влепила ему пощечину. В сильный мороз ее послали мыть полы в офицерских комнатах. Открыв настежь окна, она залила полы холодной водой, которая тотчас превратилась в лед.

Эта вода явилась той каплей, которая переполнила терпение немцев. Абвер потерял интерес к Любе, и ее бросили в общую камеру, где подвергли тем же пыткам. что и ее товарищей-молодогвардейцев. Характер и воля Любови Шевцовой оказались сильнее пыток. Она не только сама держалась жизнерадостно, стойко, но и подбадривала подруг. Всегда острая на язык, она и в камере оставалась такой.

За несколько часов до казни Люба написала на стене камеры осколком кирпича: «Мама, я тебя сейчас вспомнила. Твоя Любаша».

Любе удалось отправить матери две записки:

«Здравствуйте, мамочка и Михайловна! Мамочка! Вам уже известно, где я нахожусь… Прости меня за все, может я тебя вижу в последний раз, а отца уже, наверное, не увижу.

Мама, передайте привет тете Маше и всем-всем. Не обижайся, с тем и до свидания. Твоя дочурка Любаша».

И вторую, по своему лаконизму и силе выраженного в ней чувства достигающую эпических высот:

«Прощай мама, твоя Любка уходит в сырую землю».

Не случайно эта записка включена в книгу П. Маль-вецци и Дж. Пирелли «Письма обреченных на смерть борцов европейского Сопротивления», изданную в Италии.

По показаниям начальника местной полиции Под-тынского, Люба на казнь шла впереди всех, спокойно и бодро. Возле ямы, где их остановили, пожала всем руки и воскликнула, глядя в лицо офицеру: «За нас ответите, гады! Наши подходят! Смерть…» Но в этот момент раздался залп.

Посмертно Любови Григорьевне Шевцовой присвоено звание Героя Советского Союза.

ГЕРОИНИ ВАРШАВЫ

После успешного прорыва под Ковелем 23 июля 1944 года наша дивизия вышла к Люблину. От артдивизиона, поддерживавшего 117 Гвардейский стрелковый полк, меня временно, для связи, прикомандировали к его штабу. В этот день произошли два события, на всю жизнь оставившие след в моей памяти.

В полосе наступления полка оказался печально знаменитый впоследствии гитлеровский концлагерь Май-данек. В горячке боя мы не имели возможности ознакомиться со всеми его ужасами, помню лишь изможденные фигуры узников — русских, евреев, ПОЛЯКОВ, украинцев… Когда наступило относительное затишье, в штаб явился начальник продовольственно-фуражной службы, сообщивший, что в складе лагеря имеется множество мешков с мукой, и ему требуются две машины, чтобы их вывезти. Начальник штаба, человек многоопытный, сказал:

— Машины я тебе дам, только пусть полковой врач, Пипия, сходит посмотрит, не заражена