– Ничего страшного, госпожа. Таково свойство камня. Диск вы остановить не сумеете, поэтому если собираетесь растереть эти цветки именно на нём, то делайте это только по центру. Если же сместите камень к краю, диск может перевернуться, и всё рассыплется, – объяснил механик.

Приготовление последнего ингредиента в столь неудобных условиях заняло очень много времени. Сушёные лепестки то и дело съезжали к краю, где Омнус их удерживал ладонью с одной стороны, а ворожея – с другой. Она продолжала аккуратно теребить сушёные лепестки самым острым краем серебринта, как будто пыталась что-то нарисовать в самом центре железной пластины. Когда действо было закончено, ворожея вежливо попросила всех оставить её наедине с Мерлирой. Затем она взяла деревянную плошку и в нужном порядке стала сыпать в неё ирцалисы, точно отмеряя требуемые промежутки времени.

– Когда готовишь меренте, Мера, нужно чувствовать ритм. Если момент неверный, то начинай готовить ирцалисы снова, – сказала она, когда порошок в миске превратился в однородный угольно-чёрный бугорок.

– А как это узнать? – спросила девушка.

– Это потом, не думай сейчас. Твоя задача – научиться «слушать». А теперь идём! Караванщику нужна помощь.

Занавеска из мешковины откинулась, и в отсек вошла ворожея с сестрой беспризорника. Кэлбен лежал на спине и едва дышал. Каждый его вдох завершался пугающей паузой, после чего слышался длинный хриплый выдох. Глаза его закатились, и было неясно, слышит ли он что-либо и находится ли в сознании вообще.

– Держитесь, Кэлбен. Вы думали, мастер Омнус – обуза, но он спас вам жизнь, – сказала ворожея, открыв ему рукой рот и начав сыпать чёрный порошок прямо в горло.

– Госпожа, может, лучше развести лекарство водой? – осторожно поинтересовался Омнус.

– Нельзя водой. Будет намного слабее, – отрезала она, продолжая сыпать до тех пор, пока плошка не опустела.

Дыхание караванщика на какое-то время прекратилось. Затем его грудь вздыбилась и он, задыхаясь, начал страшно кашлять. Ворожея закрыла ему рот ладонью и приказала остальным:

– Держите его. Но не трогайте левую руку!

Тот весь затрясся, с судорожным сипением пытаясь набрать как можно больше воздуха, а затем замер.

– С ним… всё в порядке? – молвил механик. – Он… кажется… он перестал дышать!

– Не может быть так, мастер Омнус, чтобы сейчас с ним было не в порядке, – уверенно ответила Тессеральда.

И действительно: через мгновение черноволосый мужчина сделал несколько глубоких вдохов, а затем задышал ровнее.

– Когда он поправится? – спросила Мера.

– Болезнь его почти убила. Я думаю, нужны сутки, прежде чем он очнётся.

– И всё-таки, госпожа Тесса, ваши умения поразительны. Уверен, благодаря вам мы преодолеем любые трудности, – выразил признательность Омнус.

– Вы сами не такой, как кажетесь, мастер, – подмигнула она ему. – Вы все, – обратилась она к подросткам, – очень помогли сегодня. Я рада, что у меня в пути такая команда, – сказала она и скрылась за тряпичной перегородкой.

Весной от обильных ливней русло в верховьях Шиеги переполнялось мощными грязе-каменными селями. Они забивали гравием, песком и илом все прорехи в береговых оврагах, пустоты в речных завалах или же, напротив, размывали и подтачивали берега одной из самых широких и полноводных рек Добраобара. Но как бы они ни раздирали и ни переиначивали русло, прибрежные отмели, что тянулись дальше по течению, были мало подвластны им и оставались на том же самом старом месте. Чего нельзя было сказать о дне самой реки, которое из-за паводков и селей то тут, то там готовило для путешествующих по воде опасные наносы из глины и песка.

На желтовато-серых отмелях, с трудом пробившись сквозь камни, обосновалась редкая осока. Там, где серые насыпи исчезали, берег обрамляла зелёная полоса кустов, за которыми начинался высокий подлесок, обступавший суровые потрескавшиеся тополя и гладкие серебристо-зеленоватые осины. Чем дальше по реке шёл «Корсар», тем разнообразнее становились отмели: крутые, низкие, широкие, прямые, изгибистые, косые; ослепляюще яркие, белеющие на солнце, и мрачные тёмно-зелёные, а то и черноватые, покрытые мхами, сухими водорослями, наносами коряг и сгнившими стеблями старого тростника. Время от времени на правом берегу попадались сёла и мелкие деревушки. Простолюдины, заставшие странного вида корабль, бросали все свои дела и глазели на удивительную железную посудину с гребным колесом, взбивающим воду до белой пены.

К вечеру немного распогодилось. Солнце стало выглядывать чаще, ветер стих. Тёмные глади заводей колыхались на отходящих от судна волнах. Вся ребятня забралась на площадку палубы, откуда взору открывались великолепные речные пейзажи на фоне далёких голубоватых теней горных вершин Дарлид. Остальные путники находились внизу. Кэлбен по-прежнему спал; Омнус пытался починить раскуроченную оправу тсульских очков; капитан как приклеенный стоял за штурвалом и даже отказался пообедать, заявив, что поест, когда судно к ночи встанет на якорь; Тессеральда же перебирала свою котомку и раздумывала над тем, какие из ирцалисов ей могут понадобиться в ближайшее время. Самые нужные и часто используемые она цепляла к кушаку. В этих мешочках очень редко когда оказывались готовые меренте – некоторые из этих чудодейственных смесей были попросту опасны, а другие могли стать причиной ненужного внимания и даже нападения со стороны тех, кто пожелал бы завладеть столь ценным порошком. Ворожеи заранее готовили меренте только в том случае, когда точно знали, что истратят его в самое ближайшее время.

Когда Тесса закончила с котомкой, она перебралась в первый отсек проверить состояние караванщика.

– Госпожа Тесса, быть может, нужно его попоить? Он выглядит как та вяленая рыба, что нам отдал купец перед отплытием.

– Нет, рано. Как проснётся сам, тогда сам пьёт. Чем дольше без воды, тем и хорошо.

– Как скажете, вам лучше знать, – согласился механик. – Вы знаете, то что я видел… ваши умения могли бы изменить мир. Почему вы не хотите поделиться ими? Я слышал, что в Добраобаре есть ещё ворожеи. Почему вы не создадите гильдию, как все остальные мастера своего дела?

– Для чего гильдия, если нет учеников? Всё непросто, мастер. Вы думаете о Мерлире, да? Но она способна, а прежде я проверила многих. Они не подошли. А умения… они уже меняют. Всё, что мы делаем, каждая мелочь, меняет мир, но мы не видим. Это и про вас, мастер Омнус. Кстати, что за камень – серебринт? Я никогда не видела такой. Вы сказали, что чудовища в тоннелях, и что этот камень – вместе. Объясните.

– У вас, ворожей, свои секреты, а у нас, у механиков, свои, – усмехнулся старик. – Но раз уж так приключилось, я вам кое-что расскажу, тем более, возможно, вы тоже поделитесь своими мыслями на сей счёт. Как вы видели, серебринт обладает странной силой, что заставляет железо вращаться. О камне и об этом его ценном свойстве знают немногие из механиков и держат это в тайне. Покойный Бриггинс тоже владел этим секретом, но, похоже, он знал и кое-что ещё. Дело в том, что серебринт прежде находили люди из Народа Холмов. Они живут в горах Трилистника, что к востоку от Аскафласа. Как раз там, по пути в город, мы и повстречали не то чудовищ, не то призраков, которые называются в книге Джахрира Чёрными Путниками. Именно такая смертоносная тень, как сказал Кэлбен, осталась от убитого вами Мыльного Человека. По моим догадкам, – и записи в дневнике Бриггинса также на это намекают, – в шахтах Трилистника тоже обитали эти мыльные твари, а Народ Холмов каким-то образом сумел найти способ одолеть их. Но вот справиться с возникшими после них смертоносными тенями не сумел. Они вырвались на свободу и уничтожили их город на реке, который назывался Гли-Бам-Ронтом. Однако, странно то, что Чёрные Путники не напали на нас, когда мы покинули пределы гор. Мне кажется, что они – хранители серебринта, но я не могу понять почему. Как бы то ни было, меня заботит не столько судьба Народа Холмов и тайна этого камня, сколько то, что раньше этих тварей никто и никогда не видел. И не только их – но и других, о которых рассказывал Кэлбен. Он считает, что появление всех этих чудовищ в болотах, водах, лесах, горах, пещерах Добраобара не случайность. Вы что-нибудь знаете об этом?