– Знаю. Но зачем – не знаю.

– Он приезжал, чтобы спросить про Карла.

Один только звук этого имени, ею самой произнесенного, снова привел ее в трепет, и она рванулась к камину:

– Скорей, скорей! Нужно развести огонь и сжечь эти вещи!

Ури поймал ее за локти:

– Зачем их нужно сжигать?

– Ведь Руперт приходил его искать!

– Ну и что? Он же его не нашел.

Пока Ури произносил эти предназначенные для успокоения слова, до него вдруг дошло, зачем Инге было так важно убрать с глаз долой Клауса, до ушей наполненного рассказами о Карле. Неясным оставалось главное – чем расспросы Руперта угрожали Инге?

– Ты не понимаешь: он вспомнил, где мы с ним встречались!

– У фонтана Тренто?

Вопрос этот был ошибкой – Инге опять начала мелко дрожать и вонзила все десять ногтей в кисть Ури, силясь отвести ее от своего лица:

– Ты знал? Откуда ты знал? Кто тебя сюда послал?

Конечно, ей было не под силу справиться с ладонью Ури, который в борьбе клал на стол кисти всех молодцов своего взвода. Однако ему нужна была не физическая победа над ней, и он ослабил хватку. Ему надо было срочно сгладить вредный эффект напрасно вырвавшихся у него слов, – а это можно было сделать только лаской.

– Тише, тише! – прошептал он, легкими поцелуями касаясь ее век и щек. – Что ты мелешь? Кто мог меня послать и зачем?

– Чтобы найти Карла. Тебя послали, чтобы найти Карла? Кто послал?

– Может, ты объяснишь мне, кому нужен твой Карл и кто его ищет?

– Не знаю. Может, они. А может, полиция.

Ситуация очевидно оказывалась более запутанной, чем Ури предполагал. Как только он осознал это, на него внезапно снизошло странное холодное спокойствие – он почувствовал себя начальником штаба ответственной операции, готового к четким вопросам и жестким решениям. Первым делом, нужно было выяснить, о чем идет речь. Отложив на время вопрос о том, кто такие «они», он спросил:

– Почему Карла должна искать полиция?

– Ты же все знаешь, зачем же спрашивать?

Спорить было бесполезно – он просто притянул ее к себе, ясно сознавая, что его телу она доверяет больше, чем ему самому:

– Инге, послушай, давай договоримся о главном: я твой друг – и ты мне веришь. Договорились?

Она постояла несколько мгновений в его объятиях, напряженная и чуждая, готовая отстраниться, но не отстраняясь. Тогда он прижал ее к себе покрепче – так, чтобы она уже не могла отстраниться, если бы даже захотела, и ощутил, как между их телами засверкали, заструились знакомые электрические искры, восстанавливая их нарушенную было любовную связь. Он заглянул ей в глаза и повторил настойчиво:

– Ты мне веришь или нет?

– Верю, – после долгого молчания неуверенно сказала она.

– Тогда запомни: я ни о чем понятия не имею. Я просто подслушал, как Руперт сказал тебе по телефону про фонтан Тренто.

– Ты что, подслушивал мой разговор с Рупертом?

– Я ведь уже сознался.

– Просто подслушал – и все? – в ее неожиданном смехе опять зазвучали колокольчики. – И никто не посылал тебя сюда, чтобы прижиться тут и разузнать про Карла?

– Что значит – разузнать? Ты ведь не хочешь сказать, что вы с отцом его и вправду прикончили?

– Если бы мы его прикончили, это было бы не так страшно, как то, что я прятала его тут больше года.

– От кого?

– От всех – и от них, и от полиции.

Ури опять отложил вопрос о том, кто такие «они», и спросил о главном:

– Почему его нужно было прятать?

Неуловимым гибким движением Инге выскользнула из кольца его рук, быстро наклонилась, вынула из нижнего ящика углового комода плоскую резную шкатулку и нажала кнопку секретного замка. Крышка распахнулась с легким щелчком, открыв устланное потемневшим алым бархатом нутро шкатулки, – на дне ее лежала тоненькая пачка желтых полицейских плакатов с портретами террористов. «Они тут просто помешались на коллекционировании этих желтых листков!» – успел восхититься Ури, пока Инге вынимала листки из шкатулки и выкладывала их веером на верхней доске комода в желтоватом круге, очерченном керосиновым фонарем, как набор карт при игре в покер. Постепенно все лица исчезли в складках веера – все, кроме надменного лица Гюнтера фон Корфа, многократно повторенного на открытой взгляду части каждого листка.

– Это – Карл, – обреченно сказала Инге.

«А ведь я это знал! – пронеслось в голове Ури. – Знал, но не хотел сознаваться себе, что знаю. Знал с той минуты, как нашел портрет этого вагнеровского Зигфрида у Инге в столе и услышал вкрадчивые угрозы Руперта Вендеманна!»

Это – Карл, – бессмысленно повторил он вслед за Инге, тщетно подыскивая слова, чтобы... чтобы что? Возмутиться? Удивиться? Отречься? Или просто чтобы выиграть время?

Он мысленно пробежал по закромам своей памяти, пытаясь восстановить обрывки разбросанных там сведений о деятельности террористической группы Гюнтера фон Корфа: тренировочные лагеря в Ливане, похищенный самолет, пара взорванных железнодорожных мостов, три кровопролитных взрыва в общественном транспорте, несколько зверски убитых индустриальных китов и с полдюжины подстреленной по пути мелкой шушеры вроде прохожих и полицейских. Хоть было это довольно давно, лет пять-шесть назад, Ури хорошо помнил и суд, и приговор, потому что из-за тесных связей группы с палестинцами о ней подробно писали израильские газеты. Почему же красавца Гюнтера опять разыскивает полиция, если он уже шесть лет сидит в тюрьме?

– Он что, убежал из тюрьмы? – Ури сам удивился тупости своего вопроса: ясно, что убежал, раз его разыскивает полиция, и поспешно добавил:

– Давно?

Инге даже не стала отвечать, а просто одним движением сгребла все желтые листки, выбрала из них два и показала Ури даты – этот год и прошлый. Потом скомкала листки и швырнула их в камин на умирающие угли. Листки быстро съежились, затрепетали под натиском скрытого под пеплом жара, мгновенно вспыхнули все разом и тут же погасли, превратившись на глазах в жалкую кучку черных хлопьев. Не отводя взгляд от сгинувших в огне портретов, Ури уточнил:

– Ты хочешь сказать, что Гюнтер фон Корф больше года выгребал дерьмо здесь, в замке, пока его тщетно разыскивала полиция всего мира?

Инге молча кивнула.

– И все это время ты знала, кто он такой?

– Конечно, знала.

– Почему же ты... – начал он и запнулся, но она продолжила за него:

– ...не выдала его полиции?

– Ну, например, так?

– Я много лет его любила. И он пришел ко мне голодный, усталый, затравленный, больной. Он пришел ко мне, понимаешь? Ко мне! Как же я могла его выдать?