«И мы еще не затрагивали такие темы, как новые инерциальные компенсаторы или ядерные реакторы для легких кораблей, – подумал граф. – И умолчали о том, что быстрота, с которой они схватывают все новое – взять хотя бы эти самые „Медузы“, – порой заставляет быстрее шевелиться и нас. Не важно, – заключил он, складывая руки за спиной и глядя на огромный супердредноут, – какие суммы вложили мы в развитие системы Ельцина. По большому счету все наши инвестиции уже окупились, причем сторицей!»

* * *

В своей жизни Вильям Александер повидал немало официальных обедов. В отличие от старшего брата, он любил общественные мероприятия, но формальные приемы являются неотъемлемым элементом повседневной работы политика, и ничего волнующего в них нет.

Однако нынешний прием оказался совсем иным. Александеру-младшему впервые довелось участвовать в грейсонском церемониальном банкете. Кроме того, он был не хозяином, озабоченным тем, чтобы все прошло гладко, а почетным гостем. Это уже само по себе было приятно, но еще больше радовали неподдельные сердечность и радушие, с которым здесь встречали гостей. И еще обед позволял ему, сидя за столом, тщательно проанализировать все увиденное и услышанное. На него обрушилось столько новых сведений, что голова пошла кругом, однако он был очень доволен тем, что побывал здесь. Прибыв на Грейсон в качестве личного представителя премьер-министра с целью объяснить командующему флотом причины задержки в формировании, он обогатился знаниями, которых никогда не получил бы, оставшись дома, на Мантикоре. Путешествие, вне всякого сомнения, было проделано не зря.

«Странно, – размышлял он, – насколько укоренилось в сознании многих лидеров Звездного Королевства (приходилось признать, что и он тоже грешен) представление о Грейсоне как об отсталой, социально незрелой и даже варварской планете». Посещение «Черного Ворона» нанесло по этому предрассудку чувствительный удар, но тем дело не кончилось. Организованный Мэтьюсом для него и Капарелли головокружительный облет полудюжины грейсонских кораблей, экскурсия по новым школам, которую провела для гостей Кэтрин Мэйхью, а также интенсивные переговоры с лордом Прествиком и другими членами Совета Протектора заставили его усвоить один непреложный факт: кем бы ни были эти люди, никто не имел права именовать их невежественными и отсталыми. А при виде Остин-сити, планетарной столицы, с ее узкими улочками и древними каменными строениями, распространенное мнение, согласно которому общество Грейсона объявлялось «молодым» и «незрелым», стремительно превращалось в иллюзию.

В отличие от многих заселяемых колонистами миров, Звездному Королевству посчастливилось обойтись в своей истории без так называемого периода «неоварварства». Первые поселенцы начали осваивать новое место жительства, опираясь на высокие технологии, вывезенные с родной планеты. Благодаря прозорливости Роджера Винтона и лидеров волны колонизации, создавших еще на Старой Земле трастовый фонд «Мантикорская колония Ltd», колонисты, проделав шестисотлетнее путешествие в состоянии криогенного анабиоза, встретили на новом месте инструкторов, которые ознакомили их со всем, чего достигло за это время человечество. Даже Чума 1454 года не смогла серьезно поколебать их приверженность техническому прогрессу и уверенность в том, что они сами хозяева своих судеб.

История Грейсона оказалось иной. Общество было отброшено в «новое варварство»; ему пришлось начинать развитие заново, и это, при всех издержках и потерях, обогатило народ по-своему ценным опытом, сказывавшимся и в образе жизни, и в образе мышления, в котором ничего «незрелого» уж точно не было. Грейсонские взгляды на пути и цели социального строительства отличались от бытовавших в Звездном Королевстве, но главное различие заключалось в том что на Грейсоне продолжали задаваться вопросами о смысле и перспективах развития. На Мантикоре все судьбоносные вопросы считались давно решенными, а суть споров между центристами и либералами сводилась к тому, что каждая сторона утверждала, будто это пресловутое решение найдено именно ею. И в этом, несомненно, проявлялась имперская ограниченность. А уж эта черта нечасто обнаруживалась в речах и поступках подданных Бенджамина Мэйхью – каким бы предвзятым ни было отношение многих мантикорцев к Грейсону.

Еще большим удивлением Вильям проникся, когда осознал, что грейсонская цивилизация вдвое старше цивилизации Звездного Королевства: старые кварталы столицы Бенджамина буквально дышали древностью. Кое-где еще сохранились узенькие улочки, рассчитанные на проезд транспорта, приводимого в движение мускульной силой животных, и даже остатки фортификационных сооружений, призванных противостоять таранам и пороховым ядрам. Руины башен и защитных стен служили немым свидетельством сражений, которые пришлось вести планете, чтобы от полуодичания и вымирания подняться до нынешнего уровня развития. Долгое время никто в обитаемой Галактике вообще не знал, что здесь живут люди, и надеяться на чью-либо помощь не приходилось. Народ Грейсона нашел собственные ответы на поставленные перед ним историей вопросы и совершенно самостоятельно, не взаимодействуя с иными звездными нациями, развил столь отчетливое самосознание, что человек, попавший сюда из Звездного Королевства очень скоро сталкивался с неловким ощущением, будто старшим партнером в Альянсе является именно Грейсон.

Откинувшись, Вильям Александер отпил глоток ледяного чая и огляделся, оценивая церемониальное великолепие главного зала Старого Дворца. В Звездном Королевстве чай подавали только горячим, однако на Грейсоне холодный чай с сахаром и лимоном являлся самым распространенным напитком. Богатая вкусовая гамма и необычный аромат понравились гостю: напиток имел все шансы войти в моду на мантикорских летних приемах. Великолепный Вилли решил опробовать его на первом же обеде, который устроит по возвращении домой.

Впрочем, эта мысль была совсем мимолетной. Взгляд его скользнул по свисавшим с потолка знаменам, и он вновь преисполнился почтения перед памятью столетий. Главный зал находился в самом сердце Старого Дворца, циклопического каменного строения, возведенного для короля-воителя по имени Бенджамин Четвертый сразу по окончании гражданской войны.

В ходе той войны использовалось, возможно, примитивное с современной точки зрения, но все же рожденное индустриальной эрой оружие: танки, напалм и ядерные бомбы первого поколения. Однако Дворец был построен в соответствии с архитектурными традициями предшествовавшего столетия, и у Александера имелись свои соображения насчет мотивов этого решения. Вероятно, Бенджамин Великий желал внушить своим подданным, что отныне верховная власть принадлежит Мечу и Протектор более не является просто первым среди равных. Как и новая Конституция, Дворец, многократно превосходивший размерами феодальные резиденции землевладельцев, был призван сделать верховенство Меча наглядным и несомненным, а его мрачная монументальность служила отражением железной воли Протектора и характера его правления.

«И все-таки, – подумал Александер, – он немножко переборщил». Конечно, трудно ожидать, что великий полководец, политик и законодатель окажется еще и гениальным архитектором, однако Старый дворец, должно быть, воспринимался как явный анахронизм еще во время постройки. То есть уже шестьсот лет назад.