Галку в отдельную палату. И теперь она переживала свою боль и отчаяние в одиночестве. Нет, ей, конечно, звонили и писали друзья и малознакомые люди, веселили смешными картинками и напутствовали афоризмами, почерпнутыми из бездонного кладезя сетевой коллективной мудрости. Но это было всё не то…

Как-то вечером, когда за окном накрапывал первый осенний дождик, а на чердаке завывал от тоски сквозняк, Галка присела на кровати и почувствовала, что боль в спине будто бы немного отпустила. Вечерний обход давно закончился. Пётр Сергеевич хлопотал о её переводе в датскую клинику к профессору Питерсону. Он отменил все назначения и велел Галке кушать вкусности и испытывать положительные эмоции. Вкусности – это ещё куда ни шло – друзья приносили Галке арбузы и лукошки с ягодами, шоколад и любимые миндальные пирожные, жареную плотву и даже парное молоко. Дуся завалила тумбочку халвой. Но с положительными эмоциями дело обстояло куда сложнее. Откуда их взять? За последние полгода Галке пришлось из-за ноги отменить все свои путешествия, забросить проекты. А теперь этот горб… Она крепилась изо всех сил. Она щадила маму, недоговаривая ей всего, что слышала от докторов. А больше щадить ей было некого…

Галка сидела на краешке кровати и уносилась мыслями вдаль. Теперь она делала это самостоятельно, без помощи электромагнитных импульсов аппарата Питерсона. Галка закрывала глаза и представляла себя крылатой. Она уносилась на воображаемых крыльях далеко-далеко от больничной палаты. Она ощущала дыханье ветра и жар раскалённых камней, йодистый запах моря и ароматы диких луговых трав. Она слышала рокот волн и тугой хруст расправляемого паруса, лязг якорной цепи и крики чаек. Где-то вдалеке разносились команды береговой службы, а ещё дальше шумел восточный базар, обволакивая окрестности дымным привкусом сказки…

От воспоминаний Галкино тело сделалось невесомым – это было так непривычно и так приятно. В позвоночнике что-то хрустнуло, тёплая струйка скользнула между лопаток. Плечи расправились, грудная клетка сделалась просторной, наполнилась дождём и необъяснимым восторгом. Сладостная боль пронзила всё тело. Со звуком рвущегося бинта поползла по швам ветхая майка. Тугие паруса взметнулись прямо за Галкиной спиной. С трудом разлепив веки, она увидела в чёрном оконном проёме своё отражение: висящую в полуметре от пола фигуру с крыльями за спиной. Это были самые настоящие крылья, полтора метра в размахе, с шелковистыми синими перьями. Галка тряхнула головой и ущипнула себя за руку. Ничего не изменилось. Сделав мягкий взмах, крылья подняли её под самый потолок, а потом аккуратно вернули на пол. Галка усмирила сбившееся дыхание и снова оттолкнулась от пола, теперь уже осознанно. Крылья послушались её. Галка стала гладить руками лёгкое ультрамариновое оперение, ощущая пальцами его тепло, привыкая к мысли, что теперь это часть её тела. Она приоткрыла дверь палаты и выглянула в пустынный, освещённый ночными лампами коридор. Ни души. Дверь старшей медсестры была заперта на замок. На посту, положив голову на сложенные кренделем руки, дремала Дуся. Галка вернулась в палату и заглянула под кровать. Балалайка всё ещё лежала там, хотя из-за болей в спине она уже давно на ней не играла. Галкин взгляд упал на стоящие возле тумбочки костыли, и она поняла, что теперь сможет обходиться без них. Сильные синие крылья легко несли её над землей. А стоять она могла и без костылей.

Галка распахнула настежь окно – дождь оросил лицо прохладной влагой. Она села на подоконник, с трудом перевалив через край закованную в аппарат Илизарова ногу. Пододвинула поближе к себе балалайку и улыбнулась в небо. Это была та самая улыбка, которую терпеть не могла старшая медсестра и которая так удивила в своё время профессора Питерсона и его переводчицу. Улыбка, которая и составляла суть Галки, объясняла без слов её жизненное кредо. Она была её особой приметой, визитной карточкой и пропуском в любой из миров. Галка расправила синие крылья и бесшумно выскользнула в ночь…

* * *

…Первое, что увидела Галка, когда пришла в себя, было лицо её лечащего врача Петра Сергеевича.

– Что со мной? – беззвучно, одними губами спросила она.

– На этот раз всё в порядке, – ответил Пётр Сергеевич. – Операция прошла успешно.

– Операция? – Галка попыталась пошевелить ногами и крыльями.

– Вы ещё не отошли от наркоза. – Доктор потрогал ладонью её лоб. – Отдыхайте. А ещё лучше поспите.

– Это всё аппарат профессора Питерсона, да? – чуть слышно прошептала Галка. – Я упала с высоты и разбилась. Это и есть неизбежные риски?

– Вы о чём? – не понял врач.

– О крыльях!

Пётр Сергеевич сдвинул очки на кончик носа и долгим взглядом посмотрел на пациентку.

– Не могу ничего сказать насчёт крыльев, а вот ходить вы непременно будете. – Он легонько похлопал по Галкиной ноге. – Что же касается профессора Питерсона – я знаком с его методикой. Но это всего лишь научная гипотеза, поэтому я бы не стал рассматривать её всерьёз. Хотя…

– Что «хотя»?

– Хотя каждое открытие когда-то было всего лишь научной гипотезой! – улыбнулся Пётр Сергеевич и оставил Галку одну.

Галка заснула, а когда проснулась, в палате вместе с ней лежали ещё две женщины. Их заселили только что. Одна представилась Розой, другая – Зоей. Галке показалось, что она их где-то уже встречала. По крайней мере, громкий смех одной и надменно поджатые губы другой были ей определённо знакомы. Потом в палату заглянула санитарка Дуся, которая оказалась вовсе не Дусей, а Клавдией Степановной. Но тоже очень хорошей, душевной женщиной.

Играть на балалайке Галка смогла только через восемь дней, после того как сама, без костылей и посторонней помощи, пересекла по диагонали палату. А ещё через пару недель её выписали. Перед тем как уехать домой, Галка долго говорила с Петром Сергеевичем. Выяснилось, что никакого аппарата Питерсона в больнице никогда не было и никаких сеансов ХПТ-терапии не проводилось. И вообще их клиника придерживается строго консервативных взглядов. А медицинский журнал, лежавший в ординаторской, содержал не только изложение питерсоновского метода, но и критику оппонентов, не разделявших оптимизма датчанина. Но если уж говорить начистоту, сам Пётр Сергеевич верил в капсулу Питерсона и считал ХПТ-терапию весьма перспективным методом посттравматической реабилитации. На предстоящем симпозиуме он даже собрался предложить датскому учёному продолжить исследование совместно. Вот так. Как говорится, «от любви до ненависти…».

Галка вернулась в родной город к своим бесшабашным проектам, сумасшедшим идеям, к путешествиям и авантюрам. К людям и зверям. К парусам и пуантам. Её улыбка ничуть не померкла, а, напротив, стала ещё ярче и светлее. И даже если она по-прежнему кажется кому-то странной, то в этом нет ничего