Адвокат сделал паузу, чтобы посмотреть, не огорчилась ли я. (Не прошло и пяти минут, как мы присели, а он уже принялся по-светски рассказывать мне обо всем.) Разумеется, огорчилась. Я не в состоянии скрывать все свои чувства, да и нужды в том нет, ведь ему наверняка известно о нашем с Вильсом знакомстве и о том, что мы слегка флиртовали друг с другом, пока Карулан не заявил о своих правах на меня.

— Тоже мелодрама, — прибавил адвокат, который в конце концов явился ко мне от Карулана и привез бумаги, связанные с супружеством сердечного преподношения. — Думается, это послужило последним ударом, которого Завион не смог или не захотел снести. Я слышал, что он отправился в порт Яст, перебираясь с места на место по ночам, чтобы его не узнали, и прячась по канавам. Но я подозреваю, что его могли убить из политических соображений, если он все-таки попался. Южане или мы, не важно. Светлейшая голова. И, как всякий поистине умный человек, дурак полнейший.

— Да.

— А теперь, мадам, поставьте вот здесь подпись и печать. Сургуч прекрасно разогрелся. Какая очаровательная грелка, — проговорил он и взял сосуд с сургучом, желая дать мне время, чтобы я успокоилась. — Черепашка с полым панцирем — просто обворожительно. Я заметил, антикварные вещицы Гурца, как правило, отличаются солидностью…

Кристен Карулан прибудет в последний день этого месяца. С ним приедут юристы, несколько друзей и пара дам, церемония будет спокойной и благопристойной. Священнослужитель нам не понадобится, хотя из эстетических соображений мы должны помолиться Випарвету. К тому же он, вероятно, надеется, что подобная фальшивка в духе религиозного всепрощения придется мне по нраву.

По-видимому, он не приехал на праздник урожая, чтобы продемонстрировать всему свету, до чего мы с ним добродетельны. Чтобы придать лоска нашему, не отличающемуся высоконравственностью союзу.

Как далеко позади остался тот день, годы прошли с тех пор. С той ночи, когда я проливала слезы, которые, как мне казалось, давно выплаканы; воды души моей, о существовании которых я не догадывалась. Кровь сердца.

Но только эту кровь я принесла богине. А месячных кровотечений не было. И прошло уже три недели. Деревья стряхнули с себя кровавую листву и стали внезапно старыми и голыми, будто злые колдуньи застыли они на фоне неподвластных временам года сосен. Постепенно увядая, в озере кругами плавали окровавленные листья.

Стоило мне бросить взгляд на Розу, и я тут же вспомнила, что предвещает эта затянувшаяся засуха во мне.

Я пришла в ужас. Что делать?

Я никому не рассказала о своем положении. Если я заговорю, то только усложню все. Я даже постаралась создать впечатление, будто кровотечения пришли как обычно, прибегнув к женским хитростям, упоминания о которых мне доводилось как-то слышать; они вызывали у меня отвращение. Но сплетни мне ни к чему. Я не хочу, чтобы мой поклонник отступился от меня. Мне необходимы связи с будущим императором. (Хотя он и набирает силу с каждым днем, похоже, вульгарная наличность Гурца по-прежнему ему нужна.)

Потом я сумею убедить его, что плод от его семени. Это нетрудно — первый ребенок родится на пять-шесть недель раньше срока — я могу устроить небольшое падение, легкий испуг.

Но я не хочу иметь ребенка. И Карулану он ни к чему, даже если он примет его за собственного.

Вынашивать и рожать. Кричать в одиночестве и биться в муках, а может, и умереть, таких историй тоже предостаточно, и все это за что, за что? Из-за привидевшихся во сне восторгов, из-за призрачного любовника в осеннем лесу. Его не существует; возможно, его и в живых-то нет, для меня он умер навсегда.

Но у меня не остается выбора.

Как негодовала я из-за содеянного со мной. Я была ребенком, который ни о чем не заботился, которого всегда оберегали, я отдалась ему, а он воспользовался мною и покинул меня…

О нет, все совсем не так.

Из-за этого померкнет драгоценное сияние единственного выпавшего мне в жизни дня, что хуже всего.

На неделе перед приездом Карулана я приняла настой из трав, о котором где-то читала, неумело приготовила его сама и выпила очень много вина. Меня рвало всю ночь. Больше ничего не произошло.

2

Принц Карулан прибыл в Гурц за два дня до срока. Что совсем не характерно для него. Он извинился передо мной, пока мальчики-слуги вносили багаж и сундук с подарками.

— Мне хотелось улучить часок и побыть с вами, — сказал он. И пристально поглядел на меня. — Когда бы мы ни встретились, вы всякий раз бледны.

— Волнение, — лениво бросила я.

— О, а я-то думал, вы истомились без меня.

— Очевидно, и это тоже.

Он велел слугам отнести сундук ко мне в комнату.

— Пойдемте наверх, дорогая. Мне хочется посмотреть, как вы станете вынимать эти вещи.

— Вы так щедры…

— Во всяком случае, подарки придутся вам по душе. Я обратился к женщинам, которым присущ хороший вкус, и возложил эту задачу на них. Там нет ни одной вещи, приобретенной по моему выбору.

Слова его прозвучали так резко, что я подумала, уж не затеял ли он игру, и взглянула на него, ища подсказки. Но казалось, он поглощен своими мыслями.

И теперь он уже не возражал против уединения со мной в спальне.

Не пройдет и двух дней, как мы вступим в союз. Вероятно, он решил, что ждать не стоит.

Я не ошиблась.

Нам принесли топаз, он выпил сам и стал уговаривать меня, но после той болезненной оргии я и смотреть не могла на вино. Затем я принялась доставать трепетные кружева, струящиеся шелка — среди них лежали три нитки жемчуга, и каждая длинней моей руки, — а он сказал:

— Ты хочешь, чтобы я сгорел? Даже не поцелуешь в знак приветствия?

Я понимала, что означает этот поцелуй, и повернулась, намереваясь подойти к нему. Чем скорей он овладеет мною, тем лучше, и, вероятно, под первым натиском желания он позабудет об осторожности, чего, возможно, не произойдет потом, а так у меня будет удобное объяснение беременности.

Но когда мои руки уже лежали на его плечах, когда его губы заскользили по моей шее, я не смогла.

— Нет, нет, — пролепетала я и отскочила в сторону.

— Аара. Две ночи…

— Мы ведь ждали, храня целомудрие.

— Пара дней.

— О, не будем изменять правилам, — сказала я, и в моем голосе прозвучало такое воодушевление, что мне свело зубы.

Но он лишь тяжело вздохнул и снова сел.

— Что ж, ладно. Подойди же, приласкай меня хоть немного, обещаю больше ни на что не покушаться.

— Разве я могу теперь доверять тебе?

— Кокетка проклятая, — сказал он с неподдельной злостью, на секунду бирюзовые глаза вспыхнули гневом, и я поняла, что ожидает всякого, кто посмеет упорствовать и противиться ему.