– Филипп!

– Да, ключ. – Он оглянулся, потом заметил джинсы, брошенные на пол у изножия кровати. – Пошли. – Филипп шагнул к джинсам. Адриенна, чертыхаясь, была вынуждена следовать за ним. – Он в кармане.

Филипп сунул руку в один карман, покопался в нем и, не найдя ничего, обследовал второй.

– Филипп!

– Нет? Ну тогда… – Он бросил джинсы на прежнее место. – Есть у тебя шпилька?

Чуть позже, увидев Адриенну, одетую в свободный свитер и поджаривающую бекон, Филипп залюбовался ею. Она была прелестна и в этом простом наряде, а запах еды дразнил аппетит.

– Что ты делаешь?

– Готовлю завтрак. Кофе горячий.

– Ты умеешь готовить?

– Конечно. Мы с мамой много лет жили без слуг. И я до сих пор предпочитаю заботиться о себе сама.

– И ты готовишь для меня завтрак?

Слегка смущенная, она схватила картонку с яйцами.

– Ради всего святого! Это не такая уж большая жертва!

– Но ты готовишь его для меня, – повторил Филипп и приподнял волосы у нее на затылке, чтобы поцеловать. – Ты меня любишь, Эдди, хотя еще не осознала этого.

Во время еды Филипп старался преодолеть ее настороженность и заставить Адриенну расслабиться. Устроившись у окна, выходившего на Сентрал-парк, они не спеша пили кофе и все еще сидели там, когда начали падать первые хлопья снега.

– Как красиво! Когда я увидела снег в первый раз, то заплакала, потому что подумала, что он не перестанет идти, пока мы все не будем погребены под ним. Потом мама повела меня на улицу и показала, как слепить снеговика.

Адриенна отодвинула пустую чашку.

– Я бы хотела, чтобы у меня было несколько свободных дней и я могла бы побродить с тобой по Нью-Йорку и показать его тебе, но у меня слишком много дел.

– Я не возражаю против того, чтобы поболтаться с тобой.

Она сделала новую попытку:

– Если бы ты мог вернуться через несколько недель, я бы освободилась и поводила бы тебя по музеям, картинным галереям и шоу.

Прежде чем зажечь сигарету, Филипп постучал ею по столу.

– Я приехал сюда не развлекаться, Эдди, а для того, чтобы побыть с тобой.

– Филипп, в конце недели я улетаю в Якир.

Он сделал глубокую затяжку, чтобы успокоиться.

– А вот это нам надо еще обсудить.

– Нет, я не собираюсь ничего обсуждать. Мне жаль, что ты не понимаешь и не одобряешь меня. Но это не имеет… это… ничего не меняет.

Он продолжал смотреть в окно на снег. Мальчик вывел на прогулку целую свору собак. «Прелестная сценка», – машинально отметил Филипп. Когда он заговорил, в его голосе не было ни гнева, ни угрозы. Да он и не хотел, чтобы его слова прозвучали как угроза. Это была простая констатация факта.

– Есть вещи, которые подвластны мне, Эдди. Я мог бы сделать так, чтобы у тебя появились трудности с отъездом из этой страны или тебе просто не удалось бы ее покинуть и тем более отправиться в такое неспокойное место, как Ближний Восток.

Она вскинула голову, и вид ее изменился – теперь она выглядела царственно.

– Я принцесса Якира, не забывай об этом. Если я захочу навестить свою родину, ни ты и никто другой не смогут меня остановить.

– У тебя это здорово получается, – сказал Филипп. В то время как он смотрел на нее, на мгновение в его памяти промелькнуло лицо ее отца, виденное им на фотографии. – Если бы ты собиралась только навестить свою страну, то была бы права. А так я могу тебя остановить, Адриенна, и сделаю это.

– Не тебе решать.

– Сохранить твою жизнь – представь, теперь это для меня самое главное.

– Тогда ты должен понять, что, если я туда не поеду и не сделаю того, что должна, ты можешь считать меня мертвой, потому что для меня это будет равносильно смерти.

– Ты все излишне драматизируешь. – Перегнувшись через разделявший их стол, Филипп схватил ее за руки и заставил посмотреть себе в лицо. – Теперь я знаю больше. В последние дни я провел много времени за чтением статей о твоей матери, кое-что раскопал и по крохам собрал сведения о твоем отце и твоем детстве.

– Зачем ты это сделал?

– Не сердись. Я знаю, что в прошлом тебе было трудно, но с этим покончено. – Он сжал ее руки. – Ты цепляешься за воспоминания, с которыми должна была бы покончить много лет назад.

– Я хочу забрать то, что принадлежит мне по праву рождения и по закону. Я хочу вернуть достоинство, украденное у моей матери и у меня.

– Мы оба знаем, что камни никому не прибавляют достоинства.

– Ты не понимаешь. И не можешь понять меня! – На мгновение ее пальцы сжали его руку, потом отпустили. – Пойдем-ка со мной.

Адриенна повела его из уютного уголка, где они завтракали, через холл в гостиную. Гостиная была обставлена белой мебелью, и стены в ней тоже были белые, и эту белизну только кое-где нарушало несколько ярких пятен. Над мраморным камином, блестевшим, как зеркало, висел портрет.

Он гораздо лучше и точнее передавал красоту Фиби Спринт в расцвете ее молодости, чем любая вырезка из журнала или даже кадры из фильмов, которые он видел. Ее ослепительные рыжие волосы волнами ниспадали на плечи. Кожа была белой, как парное молоко, и эффектно контрастировала с изумрудно-зеленым платьем, облегавшим грудь и оставлявшим открытыми руки и плечи. Полные чувственные губы Фиби, казалось, вот-вот дрогнут в улыбке. А глаза ее, ярко-синие и бездонные, светились обещанием. Мужчина, смотревший на нее, не мог остаться к ней равнодушным, не пожелать ее, не восхищаться ею.

Шею актрисы украшало ожерелье «Солнце и Луна», которое Филипп уже видел на снимке.

– Она была великолепна, Эдди.

– Да, но внешность – это еще не все. Мама была доброй, Филипп. По-настоящему доброй. Когда она видела, что кто-то, пусть даже незнакомый, попал в беду, ее сердце тут же отзывалось. Ее легко было обидеть. Грубым словом, косым взглядом. Все, что ей хотелось делать в жизни, – это приносить людям счастье. Но перед смертью мама очень изменилась.

– Эдди…

– Нет, я хочу, чтобы ты увидел. Этот портрет был написан по моему заказу с фотографии, которая была сделана незадолго до того, как она вышла замуж. Мама была такой молодой, моложе, чем я сейчас. И так страстно влюблена. И, посмотрев на этот портрет, ты можешь сказать, что она была женщиной, уверенной в себе и довольной жизнью.

– Да, я вижу это. Но время идет, Эдди, и все меняется.

– Для нее имело значение не время и не ход вещей. Это ожерелье… Она мне как-то сказала, что почувствовала себя королевой, когда в первый раз надела его. Для нее не имело значения то, что она бросила любимую работу, друзей и поехала в чужую страну, где ей пришлось подчиняться иным законам и жить по иным правилам. Она любила и чувствовала себя королевой.