Начальник тыла Западного фронта генерал-лейтенант Виноградов сказал: „У нас ничего не получается и вряд ли получится, потому что Соколовский может быть неплохим начальником штаба, но не командующим“.

Начальник оперативного отдела штаба бронетанковых войск фронта подполковник Лазутин говорил: „Соколовский со своими подчиненными сух и груб. Свою грубость передает и командующим армиями, которые по примеру его в разговорах с командирами корпусов и дивизий никогда не говорят спокойно и не дают толковых указаний, а, угрожая расстрелом, предлагают руководить боем на переднем крае“.

Заместитель начальника штаба фронта по ВПУ полковник Венияминов высказался: „Соколовский на этих операциях сломает себе голову. Он ни с кем не считается и всех ставит ни во что“.

Начальник отдела укомплектования штаба фронта полковник Михлин в беседе с офицерами, оценивая проведенную в феврале с. г. операцию, сказал: „За 1943 год Западный фронт перемолол свои резервы. За первые две декады января с. г. в проводимой операции под Оршей мы потеряли 50 000, не добившись никакого успеха“.

Командир 65 стрелкового корпуса генерал-майор Ревякин заявил: „У нас все еще до сих пор не научились воевать, воюем по шаблону, немец об этом уже знает, делает вывод и организует оборону, как ему надо“.

Аналогичные высказывания имеют место и со стороны ряда других командиров.

Член Военного Совета Западного фронта генерал-лейтенант Мехлис в беседе с начальником Управления контрразведки генерал-лейтенантом Зелениным сказал, что Соколовский непонятный человек, замкнутый, недоволен отдельными людьми в Генеральном штабе Красной армии, называя их бездельниками, а иногда некоторые приказания иронизирует и подчас критикует.

Далее тов. Мехлис заявил, что его удивляет, почему Соколовский поддерживает таких бездарных людей, как Покровский (начальник штаба фронта), Камера (начальник артиллерии фронта), Гордов (бывший командующий армией)».

Органы «Смерш», равно как и офицеры Генштаба, находившиеся в штабах фронтов и армий, отвечали только за то, чтобы как можно точнее доложить в вышестоящие инстанции, как развиваются события, за ход и исход которых они не несли никакой ответственности. Понятно, что к особистам и генштабистам армейские командиры и политработники не испытывали большей любви. Мало того что ни за что не отвечают, да еще в любой момент могут донесение-донос настрочить, где камня на камне не оставят от воздушных замков, возводимых в генеральских и полковничьих рапортах. Вот в донесениях по поводу контрразведывательной работы фантазия «смершевцев» разыгрывалась ничуть не меньше, чем армейских генералов и полковников в боевых донесениях.

К докладу комиссии Маленкова среди прочих документов была приложена одна весьма любопытная жалоба, адресованная Сталину, а также командующему Западным фронтом Соколовскому, представителю Ставки Главному маршалу артиллерии Воронову и члену Военного Совета Мехлису. Последний и передал ее Маленкову. Судя по тексту, автором письма был один из командиров полков. Он высказывал то, что давно задевало за живое, хотя и не всегда был в ладах с русской грамматикой: «Данное письмо является как крик души наболевшего сердца, и прошу вас, товарищ Сталин, не осуждать сурово меня в этом.

Положение, какое создалось на Западном фронте в области настоящего гонения и преследования командиров частей и соединений. Командирам абсолютно не доверяют. В частях и соединениях всему голова, как говорится, царь и бог, это уполномоченный контрразведки. Они что хотят, то и делают, и зачастую совершенно явно подрывают авторитет командира части или соединения. На основании их необоснованных доносов командира гоняют, преследуют, называют жуликом, вором, прохвостом, им верят во всем, а командирам ни в чем.

Если командир части наложил взыскание на кого-либо, то провинившийся ищет защиты у контрразведчика, а тот требует от командира отчет, почему и за что наложено взыскание, и тут же дает внушение командиру, что взыскание можно или не накладывать, или смягчить.

Ясно совершенно то, что за командиром следят, за каждым его шагом. Если командир вызвал кого-либо, то, выходя от командира, он попадает в контрразведку, где подвергается опросу: зачем был вызван и какой был разговор. Если командир съел лишний кусок хлеба или лишний грамм сахару, то из этого делается целый тарарам.

У командира отняты все его права и инициатива. Командир не может принять решения без согласия на то уполномоченного контрразведки. От командиров отняли женщин, а каждый контрразведчик имеет одну или две. На каждом шагу пугают Мехлисом, и сейчас настроение командиров весьма незавидное, а ведь большинство из них, не щадя своей жизни, защищали родину и имеют от 4 до 8 орденов.

Почему это так. Неужели вернулся 37, 38 год, так как больно и обидно.

Я не даю подписи, ибо знаю, что если подпишу, то наверняка пропал, и это положение истинное».

Неизвестный борец за «сексуальное равноправие» армейских командиров со «смершевцами» во многом был прав. Уполномоченные военной контрразведки были отнюдь не ангелами (мы еще познакомимся с их художествами), и плохие или, наоборот, приятельские отношения с командирами и политработниками, безусловно, влияли на содержание и тон донесений контрразведчиков. Однако в своей фантазии контрразведчики были сильно ограничены тем, что кто-то из коллег может написать правду, и тогда за вранье дадут по шапке. То же самое было справедливо и в отношении офицеров-генштабистов. Поэтому в целом эти две категории докладов давали близкую к истине картину боевых действий и состояния армейского тыла.

Вот члены Военных Советов, вопреки распространенному мнению, в своих докладах в критике фронтового и армейского командования были очень осторожны, поскольку и сами в полной мере отвечали за успех или неудачу проводимых операций. Даже Мехлис, чьим именем пугали командиров, похоже, не сыграл сколько-нибудь существенной роли в падении Соколовского. Хотя Лев Захарович на всякий случай и покритиковал командование фронта в разговоре со своим подчиненным – начальником контрразведки фронта Зелениным, прекрасно зная, что тот доложит, куда следует.

Сохранилось несколько писем и записок Мехлиса о непорядках на Западном фронте, однако все они касались второстепенных вопросов. Так, 7 апреля 1944 года Лев Захарович в письме Маленкову возмущался «обезличкой обмундирования» в госпиталях – против нее он выступал еще в финскую войну. В том, что раненые, попадая в госпиталь, нередко сдавали новое обмундирование, а по выписке порой получали обноски, ничего хорошего не было, но это, разумеется, не могло стать поводом для снятия командующего фронтом. Еще Мехлис писал о недостатках в продовольственном снабжении Западного фронта, о плохом состоянии госпиталей и других хозяйственных неурядицах, но вопросов боевых действий и оперативного руководства не затрагивал.

Хотя, надо признать, крови командирам Лев Захарович попортил изрядно. Корреспондент «Красной Звезды» В. Коротеев, насмотревшись на генеральские и офицерские слезы, сочинил специальную «телегу» на Мехлиса, которую 15 сентября 1943 года направил секретарям ЦК Маленкову и Щербакову: «Находясь продолжительное время на Брянском фронте, мне не раз приходилось в дивизиях, армиях и в штабе фронта слышать резкие суждения о тов. Мехлисе, говорящие, что многие командиры и политработники с глубокой неприязнью относятся к тов. Мехлису, прибывшему на Брянский фронт в начале июля с. г. в качестве члена Военного Совета. Это неприязненное выражение нужно определить более или менее точнее: его боятся, не любят, более того, ненавидят.