Но я вообще уже ничего не соображала от ужаса. Я видела перед собой солдат в оллирейнской броне– саодваройке, бесконечный кошмар всей моей жизни, и хотела только одного: чтобы они исчезли, чтобы сгорели, чтобы сдохли уже наконец и оставили меня в покое. Мощь хлестала сквозь меня нескончаемым потоком, а в голове билась истерическая мысль: кто же знал, что он провод, пока не дали ток?..

   Пирокинез хорош тем, что носитель паранормы способен устроить локальный контролируемый ад термоядерного синтеза, где заблагорассудится. На космических станциях и кораблях применить высокоэнергетическое оружие невозможно. Такое оружие эффективно только на дистанции, на планетарных орбитах, при бомбардировке поверхностей планет, лун и астероидов, оно требует больших затрат энергии. В бою в коридорах и ангарах станций нет ничего страшнее пирокинетика. Сожжёт и не поморщится. Откат, разумеется, наступит: слабость, головная боль и прочие прелести паранормального перенапряжения в течение нескольких последующих дней. Но это всё будет после. После атаки. Сгоревшему в хлам врагу это ничем не поможет.

    Фиолетовое пламя сожрало мой кошмар за считанные секунды и опало, растворилось в воздухе в нескольких метрах от нас с Ане.

   Наши пришли, вломилось в сознание. Наши! Спасена! Раскрученная паникой мощь схлынула, оставив после себя страшную слабость. Коленки разъехались, и я снова поцеловала пол, выключившись на какое– то время.

   Очнулась рывком, села. И увидела прямо над собой солдата в броне, с алым с золотым крестом в правом верхнем углу флагом Федерации на рукаве, капитанские значки, планку с фамилией и группой крови на груди: Жаров И.В, RH II– . Он присел на корточки, спросил:

   – Живы, девчонки?

   Я кивнула.

   – Всё уже, не бойтесь. Всё закончилось. Сейчас выкинем эту падаль в вакуум, и всё.

   Я снова кивнула, сказала:

   – Я с вами!

   – Целитель? – уточнил он, поднимаясь.

   – Да!

   Я решила, что ему это важно, моя паранорма. Она ведь очень близка к пирокинетической, и разве не я только что уничтожила столько врагов?! Но капитан бросил непререкаемым тоном:

   – Сиди!

   Потом смягчился и добавил:

   – Займись подругой: ранена.

   Я торопливо склонилась над Ане. Вот уж не знаю как, но её зацепило сильно: обожгло руку от плеча до запястья. Когда, как?! Потом я узнала, когда: ещё в коридоре, после того, как обездвижили меня. Ане закрыла меня собой, выстрел сошёлся вскользь – они остереглись задеть и меня тоже. Потом плюнули, решили забрать обеих. На лбу у Ане не было написано, натуральнорождённая она или нет; психокинетические паранормы представляли для ольров серьёзную ценность. Я не знаю, как Ане терпела такую рану. Ещё меня утешать пыталась…

   Локальное пространство Кларенс стало приманкой для оллиренского лантарга. Он пришёл сюда за очередным объектом Чёрной Стрелы, и даже нашёл его здесь, но в пространственно– временных кавернах прятался флот федеральных сил под командованием Кая Тропинина. Тот самый флот, который официально находился сейчас на базе Геспина. Что– то там, безусловно, находилось, специально для дальнедействующих оллирейнских сканеров. С такого огромного расстояния невозможно определить, военный корабль ошивается возле интересной планеты или гражданский. Военные сводки, данные сканеров, официальное выступление адмирала Тропинина, – всё в таком духе. И – персональная адмиральская струна гиперпрокола от Геспина к Кларенсу. Получите, и распишитесь.

   Я злорадствовала: Ми– Скайон лантарг получил по морде там, где меньше всего ожидал. Он потерял треть своей синтагмы в локали Кларенса, позор в чистом виде. Свои за такое однозначно не похвалят. Но и нам этот бой обошёлся недёшево. Сухие цифры потерь не утешали. Три к одному не в нашу пользу, примерно так.

   После боя я проспала, не приходя в себя, несколько суток подряд.

***

Меня отпустили из больницы накануне парада. За мной пришла Ане, привела малышку Нохораи, и девочка бросилась ко мне, едва с ног не сбила. Вцепилась, судорожно сжимая в кулачках мою одежду, и разрыдалась.

   – Ну вот, здрасьте, – заворчала я. – Такая большая и так ревёшь. Куда это годится?

   – Не ругай её, – негромко попросила Ане.

   Да что же я, зверь? Ребёнок в истерике, а мне ругать. Я прижимала к себе тёплое детское тельце, гладила по непослушным кудряшкам– пружинкам, и как же мне хотелось убить за эти слёзы, кто бы знал. Убить тех, кто виновен…

   – Не смей больше умирать!– буркнула Нохораи мне в шею. – Не смей… мама!

   Я поначалу подумала, что ослышалась. Потом подумала, что девочку надо поправить. Но как поправить– то?! Я судорожно искала слова, и не находила их. Проблему решила сама Нохораи:

   – Одна мама здесь, – она прижала кулачок к груди, – а вторая ты, Энн. Не умирай больше никогда! Слышишь?

   – Слышу, – заверила я маленькую. – Слышу, солнышко моё...

   – Никогда не смей! – выкрикнула она, и я испугалась, что она снова сорвётся в истерику, пообещала поспешно:

   – Никогда не буду.

   Наивная, я сама верила собственным словам.

   – Правда? – насупилась девочка, размазывая кулачками остатки слёз по своей чёрненькой рожице.

   – Правда! Честное слово.

   – Самое Честное Слово?

   – Самое Честное!

   – Хорошо, – кивнула она важно, и постаралась принять серьёзный вид, хотя и шмыгала носом совершенно несерьёзным образом.

   – Ну… пошли? – предложила я, и, отдельно к подруге:– Ане, спасибо.

   – Не за что, – отозвалась Ане. – Пойдём…

   Вечером Нохораи уснула почти мгновенно. Вцепилась в мягкую игрушку – пятнистого весёлого пса, порядком вылинявшего и затрёпанного, но его когда– то купила мать девочки, Ликесса Балина, и мы берегли его. У нас слишком мало её вещей осталось, мы не могли позволить себе ими разбрасываться. Кубик, называли мы собаку. Убейте меня, не помню, как и почему возникла эта кличка! Наверное, неправильно давать клички игрушечным животным, не знаю. Нам не мешало.

   Потом мы с Ане пили чай. Именно Ане приохотила меня к чаю марки «Ахмадени», говорила, его выращивают на её родной планете, на Ласточке. Ане скучала по родному миру, это же видно. Но вернуться обратно она не могла, и это было видно тоже. Я не расспрашивала её, зачем лезть человеку в душу. Захочет – расскажет, не захочет, значит, так тому и быть. Чай мне не слишком нравился, кофе лучше. Но я не хотела обижать Ане.

   Звякнул личный терминал. Я удивилась ко мне мало приходило сообщений,, в основном по работе, но я всё ещё была на больничном, так что…

   – Что думаешь, – добродушно сказала Ане, – открывай.

   Она улыбалась, видно что– то знала. Я пожала плечами, раскрыла голографический экран, и… изумилась до обалдения. Сообщение пришло, на минуточку, от самого адмирала Тропинина, и требовало приказным тоном явиться завтра на парад для награждения…