Шрифт:
Интервал:
Закладка:
За эту улыбку можно было отдать жизнь.
Нохораи уснула, и Ане попросила не тревожить её:
– Пусть спит…
Я кивнула: спасибо.
– Энн, а ты откуда? – вдруг спросила Ане. – Будешь ещё чай?
Я кивнула, она стала разливать по чашечкам прозрачный напиток.
– Так ты откуда?
– Из локали Ратеене. Таммееш.
– Ты не похожа на тамме’отку!
– Я не тамме’отка.
Объяснять не хотелось. Я сидела, грела ладони о горячие бока чашечки, и в голове было пусто до звона.
– А девочка? – не унималась Ане. – У неё геном Пацифиды, это же видно!
– Мать её вправду была из локали Пацифиды, – подтвердила я.
– Я думала, девочка – твоя дочь, – вырвалось у Ане.
Я качнула головой: нет.
– Мы с её матерью выросли вместе, – объяснила я. – Жили в одной комнате… в интернате на Таммееше. Потом она погибла вместе с мужем. И я взяла девочку. Мне разрешили.
Ане, сочувствуя, положила ладонь мне на запястье. Я улыбнулась ей благодарно. Она умела понимать без слов, понимала, когда надо было остановиться с вопросами, с ней хорошо было молчать обо всём на свете.
Короткая мелодия– напоминание. Я встала:
– Мне на тренировку.
– Зачем ты загоняешь себя, Энн? – тихо спросила Ане. – Ты – врач, зачем ты учишься убивать?
– Надо, – коротко ответила я.
– Кому надо?
– Мне.
Ещё немного, и я бы рассказала ей всё, может быть, даже со слезами, я была очень близка к истерике в тот момент. Но внезапно раздался сигнал общей тревоги – он шёл из общего коридора и из динамиков в личных комнатах, и устройства связи транслировали его же. Бьющий по нервам звук, кто раз услышал, уже не забудет. А для телепатов он транслируется ещё и через инфосферу..
Сердце бухнуло в рёбра и провалилось в пятки: каждой клеточкой собственной шкуры я ощутила, что это не учебный сбор. Учебные сборы на станции я уже проходила несколько раз. Объективная необходимость на космическом объекте такой протяжённости и сложности.
Нохораи резко села, я ожидала, что она захнычет, но она только смотрела на нас большими глазами. Только смотрела. И если в прежние тревожные учения она ревела слоном, то в этот раз молчала, и на лице её отчётливо читался ужас. Она тоже почувствовала! Дети, особенно маленькие, обладают высокой восприимчивостью…
– Чёрт, – высказалась Ане, – как не вовремя!
Она ничего ещё не понимала!
Согласно тревожного расписания мы должны были отвести Нохораи в ясли, и явиться в клинику незамедлительно. Но я немного задержалась перед уходом. Ане зашла поторопить меня, и испуганно выдохнула:
– Энн! Это у тебя что? Оружие?!
– У меня есть разрешение, – сразу сказала я.
– Зачем?!
– Это не простая тревога, – объяснила я. – Я чувствую.
– Чувствуешь!– всплеснула Ане руками. – Одно и то же, рутина, вот увидишь…– и замолчала.
Я не отвела взгляда.
– Чувствуешь? – переспросила она севшим голосом. – Ты ведь…
Я кивнула. Да, я психокинетик. Конкретно: целитель. Предчувствия для нас не блажь и роскошь, а один из рабочих инструментов. Нас учили отличать ложные чувства от диагностических паттернов. Не было нужды объяснять это Ане, ведь она же сама врач, сама много лет работала бок о бок с коллегами из отдела паранормальной медицины.
Так мы и пришли в медцентр, Ане с испугом, а я с оружием.
– Вы уже знаете? – с порога спросил у нас старший смены.
– Что? – нервно спросила Ане.
– Ламберт, что у тебя? – обратился старший ко мне, имея в виду неуставный инструмент.
– «Шорох– М», – объяснила я, – плазмоган гражданского образца, дистанция поражения – десять метров. Есть разрешение; показать?
– Я про второе!
– «Точка»– 5, – спокойно ответила я. – Армейская модификация, из списанных резервов. Разрешения нет, но вы же не станете возражать, господин Сормов?
– Мне объяснят, наконец, что происходит!– потребовала Ане.
– Вторжение, – коротко ответил старший смены.
Ане испуганно зажала рот ладонью. А я почувствовала ползущий по спине едкий ужас. Всё же я надеялась, – до последнего надеялась!– что мои предчувствия лишь эхо пережитого. Напрасные надежды. Паранормальная интуиция ещё ни разу не подводила меня.
Самое страшное в космических боях – это ожидание, те самые часы, а иногда и сутки, лютого напряжения при полном бездействии. За локальное пространство твоей станции схлестнулись в яростном сражении военно– космические силы локального пространства Кларенс и корабли оллирейнской синтагмы под командованием Ми– Скайона лантарга, а ты ничего не можешь сделать. Сидишь и ждёшь. Сидишь в полной готовности и – ждёшь, ждёшь, ждёшь. Ане счастливая, в какой– то момент она даже сумела уснуть. Я заснуть даже не пыталась.
Мне было страшно, очень страшно, так страшно, как никогда ещё в жизни. Казалось, ещё миг, и от ужаса, выедавшего мозг, я сойду с ума.
– Энн, – тихо сказала Ане, внезапно проснувшись. – Перестань…
Я вдруг обнаружила, что без конца проверяю заряд то на «точке», то на «шорохе». Нервное движение, щёлкающий звук.
– Я боюсь, – сказала я, глядя перед собой. – Я боюсь, боюсь!
Я правда боялась. До усирачки, если можно так выразиться.
Ане мгновенно оказалась рядом, приобняла меня за плечи:
– Ну что ты… Наши отобьются, вот увидишь.
– Ты в это веришь? – горько спросила я.
– Конечно!
– А я нет.
– Почему? – она отстранилась.
– Потому что, в отличие от тебя, смотрела военные сводки!
Ане качнула головой. Ей тоже вспомнился наш спор, когда я включила экран в режим общей трансляции, чтобы посмотреть новости вместе. Ане через десять минут попросила настроить другой канал с формулировкой: зачем бесконечно слушать эти ужасы, без того жизнь не сахар. Ужасы, да. Положение по границам сферы нашего пространства складывалось отчаянное и, несмотря на то, что новостным каналам предложили не нагнетать истерию, истерия при их просмотрах нагнеталась у непривычного человека как– то сама собой.
– У нас в сфере радиусом до двадцати парсек нет никого, кто смог бы поспорить с Ми– Скайоном на равных, – объяснила я. – Кай Тропинин сейчас на базе, в локали Геспина, Фридрих фон Виттельсбах – в локали Ханау, а Грайгери Гартман получил своё в локали Ясной Поляны год назад ещё. Нету никого, Ане! Нету! Дура я, дура, – я взялась ладонями за виски. – Надо было валить вон из космоса на какую– нибудь захолустную планету, подальше от этой войны! Ми– Скайон же говорил, что не остановится. Он же говорил…