какой-то невероятной нежностью. И сейчас я просто пытался на максимум запечатлеть в памяти столь трогательный момент её счастья оттого, что мы теперь вместе.

До самого конца.

И я каждый чёртов день из кожи вон лез, только бы эта девчонка наконец-то поверила в меня, в те чувства запредельные, которые я к ней испытывал и в то, что всё это реально. Потому что до сих пор она изредка просыпалась посреди ночи и жалобно плакала, хватаясь за меня и шепча словно бы в полубреду:

— Это был всего лишь сон… ты здесь… ты со мной…

— С тобой, Истома. Всегда. И нет в этом мире силы, которая могла бы нас вновь разлучить. Я этого не допущу, обещаю. Веришь?

— Верю.

И она верила.

Вот только жить на два города было невыносимо. Я выл, словно одинокий волк, возвращаясь каждый вечер в свою пустую квартиру и единственное, о чём мечтал, так это чтобы Истома была рядом всегда, а не только на выходных, когда я срывался к ней в Краснодар или она прилетала ко мне. Жалкие часы вместе, а затем снова сходить с ума от тоски по любимому и такому необходимому, словно воздух, человеку — это пытка!

А потому я буквально умолял её перевестись по учёбе в столичный вуз и наконец-то переехать ко мне. Поначалу Вероника ломалась, но на мой день рождения, всё-таки подарила мне в конверте, перевязанном алой лентой, одобренное заявление на перевод.

Я чуть не схлопотал сердечный приступ от счастья в тот момент, а затем пару дней ходил как шальной, чувствуя себя счастливейшим из всех людей на планете. Апогеем стал календарь, на котором я зачёркивал оставшиеся дни до её переезда.

А уж когда Истома досрочно закрыла сессию и объявила, что дело осталось за малым, я решил, что не смогу перевезти её к себе в качестве просто моей девушки. Я хотел большего.

За неделю до Нового года я увёз её на райский атолл в Индийском океане, а когда пробили куранты, встал на одно колено и сделал моей Истоме предложение руки и сердца.

А она его приняла.

Расплакалась правда. И всё не могла поверить в то, что она не сошла с ума и не пускает слюнку где-то психушке, затянутой в смирительную рубашку. Что это всё правда!

Смешная.

Родная.

Обожаемая!

Побитая жизнью девочка, которой сложно было поверить в то, что её действительно любят. Не за что-то, а просто потому, что она это как никто заслуживает. И мне до сих пор было мучительно стыдно, что я приложил к появлению у неё этой неуверенности в себе немалые усилия.

Я окончательно закрыл ноутбук, встал и пошёл к ней. Без слов лёг рядом, положив ей голову на живот, и прикрыл глаза, когда тонкие пальчики зарылись в мои волосы и легонечко их потянули.

— Я люблю тебя, Истома.

— Я, наверное, никогда к этому не привыкну, — по её голосу я слышал, что Ника улыбается и от этого понимания у меня за рёбрами сердце будто бы задыхалось от нежности и головокружительного счастья.

— К чему именно?

— К тому, что мне так часто признаются в любви, — она выдохнула это без обиды и злого подтекста, а меня всё равно бомбануло.

Жёстко!

— Всё-таки не просто так твоя жалкая недо-мамаша мне с первого же взгляда не понравилась. Я вот прямо рад, что ещё в то время высказал ей в лицо всё, что она заслужила.

— Не хочу о ней говорить. Она даже этого недостойна.

— С этим не поспоришь.

Мы ненадолго замолчали. Я выводил на плоском животике Истомы замысловатые вензеля и медленно кипел от кайфа, что она моя. Вся! А Ника продолжала копошиться у меня в волосах так чертовски приятно, что я мурчал и закатывал глаза.

— На самом деле я переживаю за завтра. Все ли приедут, всё ли пройдёт гладко, всем ли понравится то, что мы с тобой задумали.

— Расслабься, Ник. Это просто люди.

— Ты же знаешь, кого именно я имею в виду.

— Знаю…

Остаток вечера мы провалялись в обнимку на диване. Любили друг друга. Тонули в наших чувствах. Искрили. И не могли насытиться этим прекрасным настоящим, в котором не существует никого кроме нас.

А на следующее утро утонули в хлопотах, крутясь белками в огромном жизненном колесе. Пока наконец-то не наступил вечер, а мы не очутились на загородной базе отдыха в ближайшем Подмосковье, куда уже приехала целая орава моих друзей. А ещё Фёдор с Мартой, которых мы ещё днём встретили в аэропорту. Снятый нами дом на берегу заснеженного озера гудел как улей. Уютно трещал камин. В углу горела разноцветными огоньками ёлка, словно срисованная с новогодней открытки. Кто-то из парней уже готовил угли в мангале на улице, предвкушая скорые сочные шашлыки.

Прибывали все новые и новые гости, запуская с мороза клубы пара и отряхивая с шапок снежинки. Там за дверью огромными хлопьями валил пушистый снег, укрывая всё вокруг мягким, белым одеялом.

— Ребята! Это же просто идеальное место для встречи Рождества: каток, горка, банька, синька! Спасибо вам, что позвали! — басил Максим Брагар, улыбаясь во все свои тридцать два белоснежных зуба и пожимая мне руку.

— Он всю дорогу сюда дрожал от восторга, — рассмеялась, стоящая рядом с ним, Алина. Та самая.

— Добро пожаловать, — смущённо поприветствовала пополнение Вероника, — мы очень рады, что вы смогли приехать.

— Макс! — услышали мы все рёв Фёдора и вздрогнули.

— Федька! Здорово! — в тон ему загорлопанил Брагар. Я хохотнул. Девчонки закатили глаза.

И понеслось…

Весело. Звонко. Народ гудит. Музыка играет. По бокалам льётся игристое.

В какой-то момент кто-то из парней замечает на безымянном пальце Истомы помолвочное кольцо и компания взрывается поздравлениями и обязательными требованиями пригласить на свадьбу. Максимовская тискает Истому и верещит так звонко, что даже у меня закладывает уши.

— А я знала, знала, что ты сведёшь этого парня с ума!

— Марта, боже, — хохочет Ника, пытаясь высвободиться из её загребущей хватки. Но куда там?

— Я же буду свидетельницей, да?

— Ты, ты, только успокойся, женщина!

— Ни фига! — рычит она и кружит Истому, а затем щёлкает пальцами в воздухе. — Федя, шампанское в студию!

Все ржут. Кто-то сочувственно хлопает Стафеева по плечу, но тот только фыркает и отмахивается.

— Не завидуйте.

А я на пару секунд отвлекаюсь. Это на телефон пришло СМС-сообщение:

«Прилетел. Буду в течение получаса».

Спустя мгновение ещё одно:

«Если это конечно не развод, и твоё приглашение всё ещё в силе».

Да, моя ярость перегорела, и я всё-таки позвонил